ЖИВАЯ УТОПИЯ
95-минутный документальный фильм

Televisión Española, S. A. Catalunya

Сценарий
Хуан Гамеро – Франсеск Риос – Мариона Рока

 

«В истории стоячие воды – будь то стоячие воды обычаев или деспотизма – не дают прибежища жизни. Жизнь зависит от ряби, поднимаемой немногими эксцентричными индивидами. Ради этой жизни и жизненной силы, все люди должны храбро противостоять опасностям и проявлять известную долю ереси. Надо жить опасно, если хочешь жить вообще»

Герберт Рид

 

 

Живая Утопия [Титры]

Мигель Альба: Анархизм это свобода, открытая дверь в бесконечность, свободу и благополучие человечества.

Федерико Аркос: Я проснулся от заводской сирены. Казалось, словно вся Барселона пульсировала в ритме одного сердцебиения, что бывает, возможно, только раз в столетие… и, если так можно сказать, это оставило отметину на всей моей жизни, и я все еще чувствую те эмоции.

Франсиско Карраскер: Революция по-настоящему началась 19 июля. Она была начата спонтанно людьми, которые оборонялись от армии; и это был первый и единственный случай когда люди заставили армию отступить и заставили её сдаться. Мы обратили армию в бегство. Это было то, что торжественно провозгласил 20 июля Гарсия Оливера. Нам удалось то, что никому до нас не удавалось осуществить.

Аурора Молина: Это был крайне волнующий опыт для меня: думать, что социальная революция свершилась, и не просто в Испании. Я думала, что мы несем новый день всему миру.

Федерико Аркос: Это было спонтанно. Мы, люди, обнаружили, что сами являемся хозяевами своей судьбы, напрягли свои мускулы и воплощали надежды, о которых мечтали долгие годы… Это был случай, когда представилась «возможность», ее надо было схватить, осуществить и завершить.

 

EL CABRERO
Свобода и вселенная моё божество;
Свобода моя родина;
Разум мой флаг;
Правда мой путь;
Таковы мои мысли…

 

Год за годом, анархисты, главные герои революции, которую Испания переживала во время гражданской войны между 1936 и 1939 гг., вспоминают лето, изменившее их жизни навсегда.

 

Марчелло Байло: Испания 36-го, когда все мы были молоды…

Мануэль Санс: Если подумать об этом, люди без истории – это не люди. Они ничто,  это как удар по лицу…

Федерико Аркос: Они сделали все возможное, чтобы создать революции дурную репутацию и стереть память о ней. И только в последние годы стали появляться книги, которые рассказывают правду о революции.

Мигель Альба: Я по профессии каменщик, и когда я строю дом, то начинаю с того, что закладываю фундамент. Фильмы, как и всё в этой в жизни, имеют начало, и именно с этого начала, с фундамента мы и должны начинать. И поэтому надо понять, почему мы защищались от фашизма, как мы пришли к тому, чтобы драться с фашистами, какими были наши убеждения и как люди пришли к тому, что отождествляли себя с ними.

 

Условия нищеты, в которых жила большая часть испанского населения в 1930-х годах, были ненамного лучше, чем во времена начала промышленной революции столетием раньше. Проблемами оставались неграмотность и глубокое социальное неравенство, от которого власти, церковь и буржуазия не смогли придумать никакого лекарства.

Анархизм, который возник как проект социалистической утопии в борьбе с социальным неравенством, за эти 100 лет пустил корни среди наименее благополучных слоев общества.  Идеи Бакунина и Кропоткина имели особенно сильные корни в Андалусии и Каталонии.

В 1840 в Барселоне возникло первое рабочее общество, и уже через тридцать лет испанская рабочая организация стала примером для остальной Европы.

После раскола Первого Интернационала антиавторитарные идеи Бакунина восторжествовали в этой стране над идеями, выдвинутыми Марксом.

 

Франсиско Карраскер: Прежде чем что-либо начинает работать, оно должно стать свободным. В этом и состоял глубокий конфликт между Марксом и Бакуниным. Маркс был авторитаристом, а Бакунин – нет.

 

В южной Испании одной из наиболее влиятельных фигур андалусийского анархизма был Фермин Сальвочеа. Там, на юге, люди выступали против буржуазии, которая владела огромными непроизводительными земельными владениями.

 

Хосе Саусес: Спасибо горстке касиков, которые дергали за политические ниточки и хозяйствовали на этих огромных участках земли. У рабочих было 2 или 3 месяца действительной занятости в год. В остальную часть года им нечего было делать, либо работы было очень мало, и они влачили жалкое существование.

 

В Хересе 4000 крестьян штурмовали город с криками «Да здравствует Анархия!», грабя магазины в поисках еды. Чтобы положить конец анархистским группам, которые становились все более активными в Андалусии, правительство придумало так называемый заговор «Mano Negra» («Черная рука»), казнило и арестовывало людей, подозреваемых в членстве в этой мнимой организации, хотя на самом деле ее не существовало. Одним из подвергнутых судебному преследованию был Санчес Роса, автор книг о грамматике и арифметике и юридического справочника для рабочих – книг, которые снабдили рабочих средствами для защиты в социальной борьбе.

Конфронтация между хозяевами и рабочими приводила к крайним актам насилия: их совершали анархисты, действовавшие на индивидуальном уровне.

Барселона стала известна в Европе как огненная розы, а крепость Монжуик приобрела репутацию расстрельного места и политической тюрьмы. Многие активисты из рабочих ассоциаций отдавались под суд.

 

Хосе Урсаис: Сложился образ анархиста, который постоянно носит оружие; что ж, оружие иногда использовалось, но, главным действием анархизма было развитие народного сознания путем культурной работы, чтобы люди могли представить себе тот новый мир, который мы хотим. 

 

Анархисты считают, что задача людей – обрести революционное сознание, вначале вступив в борьбу с действительностью, с тем чтобы иметь возможность её изменить.

 

Франсиско Карраскер: В этом заключается объяснение самообразования: в жажде знаний, наложившейся нехватку необходимых на то средств. Это объясняет, почему испанское либертарное движение выпустило так много газет и так много брошюр. Каждая деревня выпускала свою газету, брошюру или бюллетень. Это было чудом, которое вряд ли кто-либо может объяснить.

 

В конце 19-го века Соледад Густаво и Федерико Уралес основали вначале «Тьерра у Либертад», а затем «Ревиста Бланка». Тираж второго журнала достигал 12.000 экземпляров.

Работы Прудона, популяризовавшиеся Пи-и-Маргалем, президентом Первой республики Испании, ввели понятие федерализма в нашей стране. Этот принцип  впоследствии лег в основу испанских анархистских организаций.

Ансельмо Лоренсо выдвинул в своей книге «Борющийся пролетариат» революционные идеи относительно освобождения рабочего класса в будущем обществе, основанном на принципах свободы, солидарности и отсутствии какого-либо авторитаризма.

 

Либерто Саррау: Потому что анархизм, это не просто теория, не просто философия, не просто руководство для жизни, но целый жизненный путь, образ жизни.

 

Через рабочие ассоциации анархисты организовали свободные школы, что делалось из-за отсутствия всеобщего государственного образования.

В 1902 году Франсиско Феррер-и-Гуардия открыл свою Современную школу, в основе которой лежал рационализм. Его обучение было основано на принципах уважения к ребенку в физическом, интеллектуальном и нравственном отношении.

 

Франсиско Карраскер: Феррер-и-Гуардия выступал против мракобесия в образовании, дававшемся священниками и монахинями. Будучи картезианцем и либертарием, он хотел превратить свою школу в очаг образования, которое руководствовалось прежде всего логикой и разумом. А отсюда – резкая критика капитализма, политики в целом и  власти во всей ее полноте…

Либерто Саррау: Они не успокоились, пока не убили Франсиско Феррера, обвинив его в тех действиях, в которых он не принимал никакого участия. Преступление, в котором его обвиняли и за которое его расстреляли, – это восстание 1909 г. в Барселоне, поднятое войсками, отказавшимися грузиться на суда, которые должны были переправить их в Африку. Там их убивали в бойне ради прихоти многих офицеров, включая короля. Феррер не принимал в этом никакого участия.

 

В 1910 году из «Солидаридад обрера» («Рабочей солидарности») в Барселоне возникла Национальная конфедерация труда (CNT). Её целью было объединение испанского пролетариата в единой анархо-синдикалистской организации, открытой для всего рабочего класса.

В отличие от политических партий, она использовала в качестве оружия в борьбе забастовку, саботаж и бойкот...

За два десятилетия CNT выросла в крупнейшую рабочую организацию страны, наиболее активное и  эффективное профсоюзное движение современной Европы.

 

Хосе Серра Эструч: CNT - это попытка рабочих самоорганизоваться ради  экономического и социального построения лучшего общества, в рамках которого ближайшей целью является самоуправление, то есть способность рабочих принять на себя все функции, которые в настоящее время выполняются государством.  Или, иными словами, замена государства.

 

Первая мировая война принесла буржуазии в Испании богатые прибыли, но это не дало никаких улучшений рабочему классу. Напряженность росла, и на фоне Российской революции испанские рабочие проводили бесчисленные забастовки, пока не завоевали впервые  восьмичасовой рабочий день.

 

Долорес Прат: На одном литейном заводе уволили 4 рабочих, требовавших восьмичасового рабочего дня. Предприниматели, не желавшие пойти на это, закрывали свои фабрики и вообще всё. В Риполи пришлось открыть кухни на главной площади города, чтобы кормить людей, так как это продолжалось в течение 9 недель.

 

К 1919 году в CNT было свыше 700.000 членов. Ожесточенность трудовых конфликтов вызывала крайнюю реакцию со стороны молодых людей и привела к появлению  групп действия, таких как Лос Солидаридос.

Товарищ Дуррути и Аскасо – Гарсиа Оливер вспоминал в 1937 году, уже в бытность  министром Республики, годы борьбы, когда погибли многие анархистские активисты, такие как «Сахарный Мальчик» Сальвадор Сеги.

 

Хуан Гарсиа Оливер: (Хроника) Наша анархистская группа была создана в 1923 г. Банды пистолерос из поддержанного предпринимателями «Свободного синдиката» были почти что хозяевами города, и полиция потворствовала в разрушении наших организаций и уничтожении наших людей. Мы объединились вместе и создали анархистскую группу, группу действия, чтобы взять на себя пистолерос, боссов и правительство. И мы достигли нашей цели. Мы разбили их.

 

В 1923 г., с установлением диктатуры Примо де Риверы, CNT была объявлена ​​вне закона, и многие анархисты отправился в изгнание, как Аскасо и Дуррути, которые продолжили свою революционную деятельность в Америке.

 

Эль Кабреро
Я пустился в путь, мчась
вниз по аллеям и переулкам,
где мне едва хватало места, чтобы пройти.
И мои соседи говорили,
что я сбился с пути,
сошел с рельс.

 

В 1927 году на пляже в Валенсии была создана Иберийская анархистская федерация (FAI), целью которой было сохранить незапятнанными анархистские идеи в CNT с помощью создания небольших групп единомышленников, сходным образом мыслящих людей,  разделяющих одинаковые идеи.

 

Эленио Молина: Чтобы быть членом FAI, хотя это и не было оформлено на бумаге,  нужно было отказаться от военной службы, церковного венчания, по возможности  отдать своих детей в платную рационалистическую школу, не иметь явных пороков. Всё это имело большое значение… Шел своего рода естественный отбор посредством морального давления, что сделало организацию очень сильной, но свободной от сектантства.

Аурора Молина: Мой отец некоторое время был секретарем FAI, и всегда занимал какой-нибудь пост. Он был активистом, и весьма радикальным. Такой же была и моя мать. Она тоже обладала большим влиянием. Они были очень гуманными и культурными людьми – они оба. И их всегда окружали люди в значительной степени того же калибра.

Фидель Миро: И человек, который был анархистом, стремился жить достойной жизнью и подавать пример.

 

Во время Диктатуры, анархисты продолжали свою работу тайно. Это также были времена больших волн эмиграции в поисках  лучшей жизни.

 

Хуан Хименес: Они уволили людей в компании Пеньярроя, так что однажды мой отец решил переехать в Барселону, но мы оставались на месте, пока он не заработает немного денег, и мы не сможем купить билеты, чтобы присоединиться к нему. Ему потребовался год, чтобы собрать деньги. Как выяснилось, он наткнулся в Барселоне на приятеля, который сказал ему «Давай, приезжай и работай в метро … там есть, где ночевать, и все: я живу на улице Валенсии, между Рокафортом и Энтенсой». Ну вот, в этом жилье разместились семья приятеля из пятерых человек, и мы тоже. Десять человек всего на нескольких квадратных метрах. К тому времени мой отец уже был членом CNT; он работал в метро, когда они послали за ним и сказали, что он уволен из-за того, что один из рабочих плохо работает. Этот рабочий был из Мурсии, и они уволили 80 мурсийцев. Но на самом деле увольнения были связаны со вступлением в организацию CNT, и больше ни с чем, и именно поэтому их уволили.

Аурора Молина: Мы знали, что существует мир, который нам не принадлежит, мир, который держал в заключении наших родителей и оставлял нас без работы. То есть, капиталистический мир, мир буржуазии, и мы были его жертвами. Но мы учились  энтузиазму и были преисполнены надежды на то, что этому придёт конец, и что общество может стать более справедливым и более эгалитарным.

Хуан Хименес: Я был страстным читателем и позднее, когда шел домой, особенно в зимнее время, я имел обыкновение останавливаться под газовыми фонарями, чтобы немного почитать, скажем, страничку перед освещенными витринами, а затем мне приходилось уходить, спеша прочитать другую страницу. Я работал шляпником, когда пришла Республика. Я танцевал вальс на улицах Барселоны, крича «Да здравствует Республика! Да здравствует Республика!» Вот и все, что я делал ...

 

14 апреля 1931 г. в Испании была демократическим путем установлена Вторая республика, и король Альфонс XIII отправился в изгнание.

 

Франсиско Карраскер: В Барселоне проходили празднования, и я принял в них участие. Вышли все, и улицы были заполнены людьми. То, что такие феноменальные празднования могли происходить без чьей-либо подготовки, бросает вызов воображению. Каждая улица была заполнена людьми, скандировавшими без всякой ненависти: «Да здравствует республика, Да здравствует Свобода, Да здравствует Народ…»… Но эта эйфория, эта глава свободы, которую возвестила Республика, взволновала нас до мозга костей. Никогда не было молодых людей столь жаждущих знаний, как мы, кто пережил годы между 31-м и 36-м.

Конча Перес: Наши сдерживавшиеся стремления вышли из берегов. Мы тогда искали какое-нибудь место, куда можно было пойти. Нам рассказали, что открыт Атенеум. Там была своя театральная сцена, эсперантистская группа, проводились общие культурные мероприятия, экскурсии, и каждый вечер у нас была определенная задача, которую необходимо было выполнить. Нам не хватало времени, чтобы вместить в него всё. Именно там размещались группы Либертарной молодежи и FAI.

Конча Лианьо: Когда они взяли меня с собой в Либертарный Атенео в Эль Клоте, для меня это было настоящим откровением, потому что я увидела там своих единомышленников... ...

Мигель Сельма: Весь профсоюз превратился в образовательный центр. Весь профсоюз был одним большим Атенеумом, совершая революцию в Испании, на Земле, на Луне … …

Франсиско Карраскер: Там не было места для игры в карты и выпивки – только читальные залы, места для общения, обсуждений, чтобы писать. Ставились спектакли и поэтические чтения – множество концертов, и они почти всегда затрагивали социальные темы и критику.

Эленио Молина: Все испанские анархистские издания пользовались большим успехом…

Северино Кампос: В собственно анархистской сфере у нас было свыше 70 изданий.

Фидель Миро: Чёрт меня побери, всякий раз, когда три анархиста собирались вместе, появлялась газета. Это могли быть «Эль Кантеро» или «Ла вос де ла Тьерра»…

Эленио Молина: Потом стали ходить по бульварам Рамбла, чего раньше не было: это имело огромный успех. Энтузиазм был велик, и мы не могли удовлетворить спрос на все распространявшиеся нами материалы... Такие брошюры как «Законные аборты», «Двенадцать доказательств несуществования Бога», «Динамит для мозга» и т.д. привлекали своим названием, и люди покупали их, потому что раньше нам не разрешали их делать. Мне тогда было где-то лет 10, и вся Барселона, казалось, распространяла «Тьерра у Либертад!», орган Федерации анархистов Иберии (FAI)!

Аурора Молина: Да, это был огромный форум, где люди в особенности излагали свои идеи в прессе. Это был информационный центр «Тьерра у Либертад».

Хеленио Молина: Развивалась невероятная духовная революция. Тираж «Тьерра у Либертад» взлетел с 4 тысяч в момент, когда мой отец стал ее редактором, до 20 тысяч в 1934–1935 гг.

 

Жанр «Новела Идеаль», созданный семьей Уралес, родителями Федерики Монтсени, стремился к распространению этических идей анархизма в форме простой и доступной прозы.

 

Мариа Батет: «Новела Идеаль» проделала прекрасную работу среди молодежи. Там были очень интересные темы, среди прочего темы религии, особенно потому что в то время религия в Испании пользовалась огромным влиянием, и имеет его до сих пор. Авторы всегда выискивали оборотную сторону медали, чтобы бороться с религией.

 

Основанный в Алькое в 1923 году журнал «Хенерасьон Консьенте» приобщал своих читателей к вопросам, связанным с сексуальностью и здоровьем. Через несколько лет тираж журнала, сменившего название на «Эстудиос», достиг 70.000 экземпляров.

 

Хосе Эспанья: В журнале регулярно бывали статьи по таким вопросам. Мне их всегда недоставало.

Эль Кабреро
Когда есть что-то, о чем необходимо говорить,
Нельзя продолжать молчать.
Когда есть что-то, о чем необходимо говорить,
Молчать – значит умереть.

 

Аурора Молина: Ты просто писал и говорил, что хочешь знать то-то и то-то, и они отвечали, говоря, что есть тот или иной метод, и ответ публиковался в журнале «Эстудиос». Позже был журнал «Ла Пантальфа», где акцент в большей степени делался на нудизме.

Антонио Турон: Не знаю почему, на крупных металлургических заводах люди пили … и много потели, и пили еще больше. С другой стороны было некоторое количество тех, кто не курил, совершенно не пил, но читал, говорил и комментировал, и меня тянуло к ним, поскольку они были анархистами и натуристами, нудистами, и т.д., и великолепными учителями.

Конча Лианьо: Для нас свободная любовь – это было просто когда пара договаривается жить вместе, из взаимной привязанности, без всякой нужды в бумагах или контрактах, и если возникнут разногласия, люди могут по взаимному согласию разойтись и остаться друзьями, без горечи или чего-либо подобного ...

Сукесо Порталес: Для меня это вещь поразительно революционная, поскольку женщина могла вступать в отношения партнерства, без надобности идти в церковь, крестить детей, и т.д. В те дни женщины были очень консервативны. Впоследствии положение вещей несколько улучшилось.

 

Анархисты хотят изменить привычное сегодня общество с помощью активных культурных и идейных действий, и с этой целью они создают новые организации, которые пытаются распространять их идеи среди молодёжи. Так родились группы Либертарной Молодежи, которые позднее объединится в иберийскую Федерацию, генеральным секретарем которой стал Фидель Миро.

 

Фидель Миро: Нашим девизом было: культура и пропаганда. Нашей задачей было привлечение людей. Мы никогда не спрашивали никого о его прошлом и убеждениях. Это происходило примерно так: «Хочешь присоединиться к Либертарной молодежи? Тогда вступай, времени уйти у тебя будет предостаточно».

Конча Лианьо: Когда ребята приняли меня в Либертарную молодежь, я присоединилась к экскурсионной группе «Солнце и Жизнь». Всю неделю мы с нетерпением ожидали субботы. У нас было такое жгучее желание учиться, потому что все мы были рабочим классом. Мы останавливались, и кто-нибудь читал отрывок из книги, и мы комментировали его, со всей непринужденностью, а затем продолжали экскурсию.

Хосе Урсаис: Сегодня это может быть непонятно, но эта работа на самом деле не была завершена, но именно благодаря ей наше молодое поколение вступило в мир труда, имея определенную культурную базу и живое чувство того, что значит жить

 

Митинги, прямое действие и пропаганда помогали CNT расширить свое влияние. В таких городах как Барселона, каждый второй рабочий тогда вступал в анархо-синдикалистскую конфедерацию.

 

Химо Куэйроль: Я вкалывал часами. В какой-нибудь день я мог работать 10, 15, даже 20 часов, сколько прикажет хозяин. В один прекрасный день я обратился к секретарю CNT и со всей наивностью спросил его: Могу ли я стать членом CNT? На что он ответил, что, да, конечно, можешь, ведь ты – рабочий. И одна вещь навсегда запомнилась мне: он сказал мне, чтобы я был честным и работал сознательно, и что я имею право работать только по 8 часов.

Хосее Саусес: Я была секретарем местной организации и окружной федерации, и бесстрашные люди стекались в нашу организацию. Они испытывали к нам некое доверие, потому что мы были открытыми и честными. Самые сложные проблемы крестьян и сельских жителей решались анархистскими группами, которые закрепились в каждой небольшой деревушке.

Хосе Эспанья: И мы вкладывали душу в дела дома, на заводе, в профсоюзе, на улицах, на площадях... В Бурриане проходил городской митинг, выступала Монтсени, и я тоже пошел. Я говорил перед этим с Монтсени, и когда я закончил, она сказала мне: Ты действительно держишь палец на пульсе крестьян ... она так сказала ... и я до сих пор это помню.

Федерико Аркос: Самое поразительное было то, что даже когда площадь была полна людьми, слушавшими ораторов, никто не аплодировал. Стояла тишина. Никто не хлопал, но люди обдумывали то, что говорилось. Они слушали и только время от времени раздавались крики «Да здравствует CNT!» За этим следовал громкий отклик: «Да здравствует либертарный коммунизм!», и это зажигало сердца и наполняло всех сильнейшими эмоциями. И не было никаких аплодисментов, никакой коммунистической риторики сжатых кулаков. Было больше уравновешенности, больше задумчивости …

Хосе Фортеа: В профсоюзе была договоренность, что если рабочего увольняли, никто не должен занимать его место ... Если хозяин увольнял кого-то, будучи убежден, что тот – революционер, или потому, что тот нанес ему какую-то обиду, и он шел на увольнение, ни один рабочий не должен был занять место уволенного.

Хосе Эспанья: Это означает, что все связаны духом солидарности, который является наиболее важным фактором в нашей организации.

Федерико Аркос: Соседи составляли одну большую семью. В те дни не было пособий по безработице, пособий по болезни или чего-то в этом роде. Всякий раз, когда кто-либо заболевал, первое, что делал сосед, если у него было немного денег, это клал их на стол... Никто не подписывал никаких бумаг и не скреплял это рукопожатием. Вернешь, когда снова устроишься на работу. И деньги возвращались, песета в песету, когда человек снова работал. Это был вопрос принципа, этическое обязательство.

Эленио Молина: Это значит, что фактически была одна большая всеобщая семья, потому что, по правде сказать, в «дешевых домах» мы были одной семьей, и была система ротации, согласно которой те, кто работал, заботились о детях тех, кто не работал.

Эль Кабреро
Когда я был ребенком, мне не нравились
Книги, сутаны
Или процессии.
Я был столь же непослушен,
Как западный ветер,
Мятежный и игривый.

 

Для борьбы с неграмотностью и католическим образование, анархисты, через свои Атенеумы и профсоюзы, создавали школы по образцу Современной школы Феррера Гуардия и с использованием методов таких педагогов, как  Декроли и Песталоцци.

 

Либерто Саррау: В «Естественной» школе в Эль Клоте учили стольким наукам, скольким это вообще возможно – любой науке. Факт в том, что внимания в ней уделялось больше, чем в обычных школах. Целью было научить ребенка использовать свои знания,  не просто стать кладовой знаний, но научить его пользоваться ими. Там гарантировалось, что ребенок всегда может быть самим собой, что все они будут неповторимыми. Это делалось с большой заботой, поскольку это главный элемент в анархизме, а также в преподавательских методиках анархизма.

Аурора Молина: В нашей школе, в школе Пуига Элиаса, в школе «Натура», я никогда не читала Бакунина и Кропоткина. Мы читали только гуманистов, Толстого, поэтов, Бласко Ибаньеса... скорее умеренных, либеральных людей. Наше воспитание не было революционным. Оно было пацифистским и антимилитаристским... гуманным и культурным... но это было всем.

Франсиско Карраскер: Новая школа начиналась с правил современной педагогики, где нет места для навязывания идей или идеологии. Понятие свободы имеет приоритет над всем остальным и является основой всего остального.

Либерто Саррау: Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих. В противном случае никакого освобождения не произойдёт. Что означает самообеспечение в различных направлениях. Ни школа «Натура», ни профсоюз текстильщиков никогда не искали субсидий ни от государства, ни от местного совета.

 

Но надежды, возлагавшиеся на Республику наименее привилегированными классами страны, испытали жестокое разочарование. Правительству пришлось столкнуться с рядом восстаний в Каталонии, Леванте и Андалусии.

 

Хосе Эспанья: Крестьяне Андалусии страдали от голода… А тамошние феодалы упрямо цеплялись за свою землю и пастбища, и тысячи и тысячи гектаров лежали под паром, в то время как у людей не было никакой работы. Именно там и случился Касас Вьехас…

Хосе Саусес: Восстание в Касас Вьехасе было делом анархистов, анархистским восстанием. Мы хотели провозгласить либертарный коммунизм. При подавлении в Касас Вьехасе была убита целая семья, а ее дом сожжен. Это произошло в крестьянской деревне, в провинции Кадис.

Рамон Альварес: CNT подняла революционное восстание, с которым были согласны не все из ее региональных конфедераций. Мы в Астурии особенно были против него...

Фидель Миро: Между двумя точками зрения лежала пропасть: одна выступала в пользу перманентной революции в четкие сроки, а другое, более умеренное направление мысли, утверждало, что необходимо, в первую очередь, образование, чтобы подготовить людей и ждать подходящего момента, когда революция может быть предпринята с большой вероятностью на успех.

 

За первые полтора года существования Республики борьба между правыми и левыми вызвала 30 всеобщих забастовок, стоила 400 жизней и привела к 9.000 арестам. Была приостановлена печать 157 левых газет и всего лишь 4 правых, тормозились аграрная реформа и программа школьного строительства. Сначала была попытка военного мятежа, а потом  правые победили на выборах.

 

Хосе Эспанья: Хиль Роблес обеспечил себе победу на выборах, потому что 90% не пришли на выборы. Так мы хотели наказать Республику за то, что она была на их стороне, а не на нашей ... на стороне тех, кто вывозил деньги за границу, отказываясь давать работу и закрывая свои фабрики ...

Антонио Сапата: Профсоюзы постоянно закрывались, а тюрьмы были переполнены рабочими, которых держали в превентивном заключении... Людьми,  которые ничего не сделали, а просто состояли в профсоюзах... Я провел шесть месяцев в заключении, и там было множество тех, кто сидел дольше, чем я.

 

В Астурии рабочие из CNT и из UGT взяли шахты и заводы в общественное владение.  Рамон Альварес был членом революционного комитета региона.

 

Рамон Альварес: Существовало общее намерение остановить поступательный марш фашизма в Европе … И позднее мы достигли соглашения по одному важнейшему пункту – что наша цель в октябре 34-го состоит в установлении федералистского социалистического общества.

 

Но Астурийская революция не была поддержана левыми силами в других частях Испании. Астурийские рабочие продержались 2 недели против войск во главе с генералом Франко, посланных правительством. Восстание было подавлено в ходе операции, которая оказалась предвестием приближающейся гражданской войны.

В феврале 1936 г. левые победили правый Национальный фронт на выборах. Участие в голосовании членов CNT оказалось решающим.

 

Хосе Эспанья: Мы решали проголосовать в феврале. Многие решили голосовать. Я не стал, но многие пошли, потому что у нас было что-то около 15.000 заключенных в тюрьмах по всей Испании.

 

Поднялся шквал забастовок, захватов земли и столкновений между Гражданской гвардией и рабочими и крестьянами. В то время как правые готовили свой государственный переворот, наиболее радикальные организации призывали к революции.

 

Хосе Саусес: Мое главное стремление – либертарный коммунизм. Именно для этого мы созвали наш конгресс в Сарагосе в 1936 г. После ряда обсуждений – потому что мы были охочи до разговоров – мы пришли к четкой и твердой резолюции о том, что CNT призывает к либертарному коммунизму.

Франсиско Карраскер: Это коммунизм, который работает снизу вверх, а не сверху вниз, который регулируется общими собраниями, и где каждый, кто выполняет какую-то функцию, может быть немедленно отозван, если так решит большинство. Тот факт, что суверенитет принадлежит людям на низовом уровне, кладет конец маневрам политиканов. Все принадлежит всем: должно быть равномерное распределение. Так что, если все принадлежит всем, каждый работает и имеет шанс обучаться тому, на что у него есть время учиться.

Хосе Антонио Примо де Ривера: (Хроника) Испания поставлена на колени тройным расколом: фрагментацией, порожденной местными сепаратизмами; разделением, созданным партиями; и расколом, созданным классовой борьбой.

Анхель Урсаис: К тому времени фалангисты начали набирать силу ... наши товарищи подвергались интенсивным нападениям ... И это вынудило нас, со своей стороны, начать вести более прямую борьбу. Мы даже ходили вооруженными.

Фидель Миро: Деревни раскололись пополам. В моей деревне - с населением в 1.500 человек - правые даже не общались с левыми.

Анхель Урсаис: Вообще говоря, рабочие были очень четко настроены и знали, кто их враг. Это была церковь, за которой скрывался светский враг – капитализм. Те же старые враги, что и всегда.

Хосе Эспанья: Именно церковь в лице кардинала Сегура постоянно враждовала с Республикой ... и как! Это было неизбежно. Они уже бывали за рубежом, проходили там обучение и договорились обо всем с Муссолини и Гитлером.

Либерто Саррау: Это был секрет полишинеля, и все готовились, и партии и правительство это знали, но были некоторые министры, которые спали в своих постелях, когда произошло нападение.

Фидель Миро: Центральное правительство Касареса Кироги отрицало, что происходит какой-либо мятеж, и издало (фатальный!) приказ всем своим губернаторам, чтобы ни в коем случае не выдавать людям оружие. Оно больше боялось революции, чем военных.

Федерико Аркос: Потому что необходимо помнить, что еще в начале июля Компанис приказал руководителю своих сил общественного порядка разоружить CNT, разоружить анархистов.

Антонио Сапата: Все мы анархисты и другие левые в Барселоне были на ногах, и мы сохраняли бдительность на протяжении 4 беспокойных ночей.

Хуан Хименес: И вот, за день до разразившейся революции, они пришли, и слово было сказано (я тогда ночевал на крыше): «Ну вот, пришел момент истины. Кто не хочет в этом участвовать, может идти домой. Потому что сегодня будет дельце…»

Конча Лианьо: Мы были на площади Женералитата. Она была битком набита рабочими, просившими оружие, а потом пришел Компанис и сказал, что надо подождать и посмотреть.

 

Эль Кабреро
Выбросить мою жизнь.
По каким бы причинам я ни пришел в этот мир,

Но не для того, чтобы выбросить мою жизнь.
И не будучи глухонемым,
Почему я должен продолжать молчать
Перед лицом непреодолимой силы?

 

19 июля 1936 г. Рабочие Барселоны поднимают город по тревоге в связи с началом военного мятежа.

 

Аурора Молина: Когда завыли сирены, в Орте собралась толпа – не могу сказать, сколько тысяч. Люди спускались по улице Санта-Эулалия и двигались к казармам Сан-Андрес. Диас Сандино пролетел на низкой высоте и сбросил несколько бомб. Ворота открылись, и вся толпа бросилась внутрь в поисках оружия.

Хуан Хименес: Уже светало, когда мы спустились вниз и, дойдя до дороги Сантс, увидели автомобиль с нарисованными на нем инициалами CNT-FAI. Мы остановили его, чтобы спросить, что происходит? Нам ответили: все происходит на площади Каталонии. Когда мы обошли сзади арену для боя быков, прибыла рота солдат с винтовками, готовые стрелять, и со своими офицерами, которые размахивали пистолетами.

Франсиско Карраскер: И затем мы выскочили из-за угла улицы и открыли по ним огонь, и это в значительной степени дезорганизовало солдат.

Аурора Молина: Меня поражала странность всего происходящего. Вид вооруженного народа… Автомобили, подающие своими клаксонами сигналы: «CNT-FAI»… Автомобили с развевающимися флагами. Картина всей этой деятельности, желание сражаться, и была одна вещь, которая произвела на меня большое впечатление: видеть на нашей стороне солдат и штурмовых гвардейцев…

Антонио Турон: К нашему изумлению мы захватили там 40 тысяч винтовок и не знаю, сколько орудий и лошадей. Ну вот, там были мы, а других не было, потому что даже штурмовые гвардейцы, которые на фотографии укрываются за лошадьми, были там с нами, а не в составе своего подразделения.

Франсиско Карраскер: Короче там было так много людей, что было трудно даже принять их, когда они высыпали из своих домов, тысячами и тысячами. Это был настоящий шок. Военные были захвачены врасплох и сдались.

Федерико Аркос: Я имею в виду, что, во многом вопреки воле правительства и всему, люди Барселоны, под руководством CNT, победили армию. В Барселоне дело пошло иначе, и именно  Барселона вдохновила Мадрид захватить казармы Монтанья.

Анхель Урсаис: Весь народ Мадрида вышел на публичную демонстрацию, в попытке отразить то, что ему навязывали.

 

Испания оказалась разделена на две части. Началась гражданская, классовая война, которой суждено было продолжаться в течение трех лет. Везде, куда они продвигались, мятежники убивали республиканских и левых активистов и их сторонников. В той части Испании, которая осталась верной Республике, не замедлили последовать репрессии против лиц, подозреваемых в поддержке мятежников.

 

Либерто Саррау: Снайперы засели на колокольнях некоторых монастырей; духовенство смешивалось с военными, и они начали стрелять, не только в вооруженных противников, но и в любого, кто был на улице. Последовала обратная народная реакция, сжигались здания, из которых стреляли по невооруженным людям.

Северино Кампос: В боях мы потеряли много товарищей, храбрых товарищей…

Франсиско Карраскер: Франсиско Аскасо погиб при штурме бараков Атарасанас, когда его засек из окна снайпер.

Хеленио Молина: Такое часто бывало среди нас: особенно, когда люди выходили на баррикады, даже если они были писателями, как мой отец.

 

Жалкая неспособность республиканского правительства предпринять упреждающие меры против военного переворота и распад государственной машины привели к тому, что во многих местах граждане сами стихийно приступили к созданию нового общества.

 

Франсиско Карраскер: Внезапно все они появились, выйдя из тюрьмы Модело в Барселоне. Таков был славный первый акт революции – освобождение всех заключенных, разумеется, как мужчин, так и женщин…

Хосе Эспанья: Мы порвали всякие связи с государством. Это был полный разрыв. Ведь мы считали, что правительство теперь бесполезно и не имеет никакого смысла. Теперь все перешло в руки профсоюза. Мы больше не получали никаких приказаний и не принимали ни комментарий, ни советов ни от кого, кроме профсоюза.

Франсиско Карраскер: Затем мы создали комитет, в первую очередь для того, чтобы набрать людей для похода в Арагон или в другие места, а затем чтобы упредить любые случаи личной мести.

Антонио Сапата: 19 июля автоматически привнесло изменения в общество. Большинство капиталистов были изгнаны. Другие смылись и бежали, и рабочие должны были взять на себя налаживание производства.

Долорес Прат: Затем, в одночасье, по инициативе CNT-UGT было проведено собрание в Народном доме (который был клубом богачей, но, так как они теперь удрали ...). Так или иначе, состоялась встреча, на которой был создан фабрично-заводской комитет, Совет для каждого предприятия, так что работа могла продолжиться ... И мы решили, что сможем найти работу для всех безработных, каждая фабрика примет некоторое их количество. И мы просто сделали это, так что в итоге никто не остался без работы...

Хуан Ромеро: Богатые любили говорить, что есть 500 излишних рабочих рук, а рабочие обычно говорили, что есть пятеро лишних – это богачи. И как только эти пятеро исчезли, работы стало достаточно для всех. Надо было еще собрать урожай; сбор, обмолот и все прочее подгоняли, и мы взялись за это. В один прекрасный день деревня Мембрилья легла спать бедной, а проснулась богатой. Она проснулась богатый, потому что могла есть столько хлеба, сколько ей было нужно, тогда как раньше должна была голодать.

 

Люди стихийно осуществляли либертарные идеи, которые лелеяли на протяжении целого столетия, и они сделали то, чего не ожидали их организации. Барселона стала задавать революционный ритм.

 

Конча Лианьо: Прежде всего, мы наладили контакт с профсоюзом транспортников и начали обучать товарищей - женщин водить трамваи, и вы могли видеть этих товарищей управляющих трамваями.

Хуан Хименес: Были и такие товарищи, которые хотели попасть на фронт. Я же занялся тем, что с помощью грузовика собирал книги. Некоторые из нас хотели бы открыть в квартале народную библиотеку. Мы хотели повесить на дверь объявления, на которых можно было бы прочитать «Народная библиотека. Люди, учитесь и делайтесь лучше. Добро пожаловать  все».

 

В Каталонии анархисты были тогда в большинстве, и вся власть, какая была у правительства Женералитата, была передана Комитету антифашистских милиций, новому органу, рожденному революцией.

 

Антонио Турон: Члены совета Женералитата покинули свои офисы. От Женералитата остался только человек Компаниса в штаб-квартире полиции, а улицы были нашими…

Северино Кампос: Компанис попросил CNT прислать к нему группу людей для переговоров.

Либерто Саррау: Он сказал им: мы в долгу перед вами за все. Вы – те, кто победил этот мятеж. Мы недооценивали вас ...

Северино Кампос: С этого дня я больше не нужен, я больше не президент … но если я могу быть чем либо полезен, я в вашем распоряжении. Это были собственные слова Компаниса.

Фидель Миро: Гарсия Оливер предложил нам идти до конца, но за это высказались только он сам и Шена, и люди из Оспиталета. Сантильян и Федерика Монтсени проголосовали против. Федерика Монтсени заявила: идти до конца будет равно установлению нашей собственной диктатуры, а это отрицание анархизма, а Сантильян сказал, что если мы пойдём до конца и установим анархизма, мы изолируем себя в самой Испании и от остального мира. Никто не даст нам помощи, оружия или что-либо еще.

Антонио Турон: Вот почему CNT не пошла до конца и отказалась от предлагаемой ей Компанисом власти. Он уже не мог ее дарить. Она уже была у нас, и мы работали в согласии с другими течениями в составе органа, известного как Комитет антифашистских милиций, вследствие чего Женералитат был как таковой отстранен, и вся власть перешла к этому комитету.

Северино Кампос: Мы приступили к организации наших колонн. У вас есть фотография, как одна из них отправляется, прибывая на Эстасьон-де-Франсия... И они шли прямо на фронт, туда, куда они просились, и большинство из них требовали присоединиться к Дуррути! Дуррути! Дуррути!

 

Учитывая угрожающее наступление мятежников и распад армии, партии и профсоюзы собирали рабочие милиции и крестьянских добровольцев для защиты страны.

 

Северино Кампос: Колонна «Лос Агилучос» рассматривалась как колонна, члены которой будут набираться исключительно из участников либертарного движения.

Шимо Куэйроль: Железная Колонна была организована на основе групп, групп по 10, и десять таких групп составляли одну центурию. Главу группы назначали вы сами, так что он был вашим главой группы. А затем 10 групп, составлявших центурию, назначали делегата центурии.

Хуан Хименес: Командная ответственность поручалась на основе дружбы, доверия или личных качеств данного товарища. Всегда кто-нибудь командовал, но его авторитет  был условным ... Приказы отдавались и выполнялись.

Маравилья Родригес: Я приехала из Алколеа, и оттуда мы отправились в Мадрид. Там нас разместили в казармы, мужчин и женщин. Они формировали батальон Аскасо, и  я присоединилась к нему.

Хуан Хименес: Могу сказать, что, продвигаясь вперед в  Колонне Дуррути, мы также протянули руку крестьянам и всем людям, стремившимся преобразовать общество в сторону самоуправления в целом ряде действий и коллективов, которые были нашей целью всю жизнь. Мы не просто стреляли. Продвигаясь вперед, мы давали им пространство, возможность придать форму и этику тому, что должно было стать нашим общество, наше общество будущего.

 

С головокружительной скоростью произошли изменения в областях Кастилии, Эстремадуры, Андалусии, Астурии и – прежде всего – в Леванте, Каталонии и Арагоне.

 

Мигель Сельма: Я всегда был очень любопытен, и всякий раз, когда я видел, что что-то происходило, то имел обыкновение совать в это свой нос. Так я оказался на площади Конституции, которую переполнили жители Каланды. Вся Каланда была там. И Революционный комитет объявил с балкона: «С этого момента здесь провозглашается либертарный коммунизм», и вся толпа разразилась аплодисментами … И в чем состоял этот либертарный коммунизм? Были упразднены деньги. Все помещики, левые или правые, должны были быть экспроприированы. Вся техника должна была передана в распоряжение народа. Все здания должны были стать доступны для жизни горожан, независимо от того, кому они принадлежали. Труд должен был быть коллективизирован и распределен между трудящимися, разделенными на бригады.

Хуан Ромеро: Нам не нужны были Сенеки, чтобы организовать все это. Все было сделано самими трудящимся. Естественно, был создан профсоюзный комитет (самый важный), а также комитет обороны, комитет по сельскому хозяйству, комитет по продовольствию, комитет по парикмахерскому делу... Трудящиеся сами называли своих делегатов, выбирая тех, кто, по их мнению, лучше всего подходил для выполнения этой работы по организации распределения труда или распределения всего.

 

Традиционное презрение анархистов к деньгам внесло радикальные изменения в экономические отношения. Были введены местные деньги и чеки, а во многих местах с деньгами было полностью покончено.

 

Хуан Ромеро: Деньги были отменены. Все доставлялось на склад, названный именем Кропоткина. Там можно было получить продукты по чекам или по выпущенным ими карточкам рационирования.

Хуан Хименес: Конечно, когда надо было брать из запасов, нужно было обладать самоконтролем и разумом, чтобы ответить себе на вопрос: зачем вам 2 килограмма мяса, если достаточно и одного. В конце концов, вы же можете прийти завтра взять еще мяса, или подобрать костюм или пару обуви.

Хуан Ромеро: Освещение, водоснабжение, школьное образование – все это не ограничивалось и подлежало никакой оплате.

Шимо Куэйроль: И не было никакого эгоизма, такого, какой появится позднее. Его попросту не существовало. Где нет никаких денег, там не может быть никакого эгоизма.

Хуан Ромеро: Вы можете сказать это сегодня, и люди просто не поймут этого, но это прекрасно работало.

Шимо Куэйроль: Подавляющее большинство в деревне легко приняло создание коллектива, даже при том, что не все они были членами профсоюза или анархистами.

Мигель Сельма: Любой, кто хотел работать самостоятельно, продолжил это делать, но таких было очень мало. Среди них были мои родители: они работали всего в 30 метрах от того места, где я стою. Они были «индивидуалистами», и чтобы претендовать на продовольственную карточку, они должны были предложить некоторое количество своей продукции, без всяких денег. В том году мои родители разводили 4 свиней на убой; а потом пришел один из товарищей. Конечно, моя мать рассердилась, когда он это сделал… Пришел этот товарищ ... я знал с самого начала, что они придут. Он счел, что одной свиньи достаточно для нашей семьи, и реквизировал трех других. В свою очередь, они покрывали все наши потребности в течение всего года.

Антонио Лауэрта: Мы работали с большим желанием. И издержки у коллективистов оказывались меньше, чем у «индивидуалистов», потому что, ну, в общем, скажем, у вас есть сто человек, работающих коллективом, и сто, работающих индивидуально, последним необходимо 100 тракторов, тогда как первые могут обойтись только 10.

 

С уходом с постов прежних местных властей, контроль над управлением перешел к трудящимся, организованным в CNT или, в меньшей степени, в UGT. Постепенно они взяли  на себя управление всей общественной жизни.

 

Хосе Саусес: Революционный комитет поручил мне должность делегата, отвечающего за снабжение. Я думаю, вы понимаете, что это значит. Мы отвечали за все блага, которыми располагали. Наша деревня не выращивала пшеницы, так что мы отправились в Левант и обменяли на нее некоторое количество сахара. И привезли выменянные нами  шоколад и другие блага.

Хосе Фортеа: Уголь был обменян на предметы потребления, обувь и одежду для села. Всё это было доставлено извне.

Шимо Куэйроль: Каждая деревня назначила делегацию представителей, и в Беникарло была создана Федерация коллективов.

В Леванте, CNT и UGT работали рука об руку после того, как земля и фабрики были спонтанно конфискованы.

 

Под покровительством анархо-синдикалистской конфедерации трудящихся Алькой стал моделью рабочего контроля, потому что все отрасли промышленности в нем были коллективизированы.

В Леванте был создан Объединенный Левантийский Совет сельскохозяйственного экспорта (CLUEA); его задачей было напрямую организовать продажу продукции коллективистов за рубеж. Этому органу, рожденному революцией, очень скоро пришлось столкнуться с противодействием центрального правительства, которое начало поощрять коммунистические кооперативы.

 

Жозе Эспанья: За рубежом у нас были отделения в Париже, в Брюсселе, и в Голландии. Всё работало как часы, и дела постоянно улучшались.

 

В Астурии, CNT и FAI входили в Совет Астурия и Леона. Советником по рыболовству в нем был Рамон Альварес.

 

Рамон Альварес: Рабочие сами управляли своим производством. Мы заботились об  организации коллективов, не устраивая по этому повод песен и плясок. Мы делали это ненавязчиво.

 

Каспе был местом размещения Совета Арагона, первого анархистского руководящего органа Испанской революции. Восемь членов совета организовывали работу коллективов в регионе.

 

Хосе Фортеа: Этот регион был настоящим центром коллективов. У них был свой совет в Каспе. Коллективы были также в Леванте, Андалусии и в Кастилии. Коллективы были всюду, но нигде в таких же масштабах, как в Арагоне.

 

Социальная революция, происходившая в сельской Испании, получила поддержку большинства крестьян. Около трех миллионов испанцев жили в соответствии с принципами либертарного коммунизма.

 

Хуан Ромеро: В местном отделении профсоюза висела огромная доска. Любому трудящемуся, который был чем-то недоволен, достаточно было записать жалобу на доске, и она обсуждалась собранием.

Шимо Куэйроль: Если человек что-то предлагал, нужно было выяснить, что думают другие и согласны они с этим предложением. Если люди согласны – прекрасно; если нет – это не делалось, но решали всегда консенсусом. Мы не управляли собой, потому что так сказал Региональный комитет. У каждого населенного пункта своя культура и, соответственно, свои обычаи. Наши обычаи здесь, в Валенсии, другие нежели в Андалусии. Они разные.   

 

С конфискацией земель и более рациональным распределением работ производство возросло. Коллективное распоряжение доходами открыло путь к строительству больниц, школ, ирригационных систем, молочных ферм и опытных сельскохозяйственных центров.

 

Мигель Сельма: Действовало школьная группа имени Франсиско Феррера с 18 учителями, а монастырские сады и огороды монахов были превращены в сельскохозяйственный экспериментальный центр.

Шимо Куэйроль: Были посажены виноград, а также оливковые рощи. Старые и неплодоносящие оливковые деревья использовались на дрова. Короче говоря, произошло преобразование, и коллектив замечательно расцвел.

Мигель Сельма: Было решено достать 2 трактора. 2 трактора в Каланде значительно ускорили бы работу... Они не только могли заменить 350 человек, которые ушли на фронт,  но и на самом деле гарантировали, что любая подлежащая вспашке земля не останется под паром. Каждое поле вспахивалось.

 

Эль Кабреро
Они говорят, что молчание – знак согласия,
и даже хотя невежество глухо,

Я должен поднять свой голос
громче чем завывания
избалованных собак
и чем голос пастуха.

 

Революция, которую переживала Испания, не оставалась незамеченной гостями страны. Джордж Оруэлл, который приехал, чтобы бороться в качестве добровольца в колонне, созданной POUM, диссидентской марксистской партией, находившейся в союзе с анархистами, так описывает свои впечатления после прибытия в Барселону:

Я впервые находился в городе, управляемом рабочими (…) Контроль в Каталонии фактически принадлежал анархистам, революция все еще была на подъеме. (…) Подобострастные и даже почтительные формы обращения временно исчезли из обихода. Никто не говорил больше «сеньор» или «дон», не говорили даже «вы», — все обращались друг к другу «товарищ» либо «ты» и вместо «Buenos dias» говорили «Salud!»

 

Барселона была центром революции в городской Испании. CNT и FAI стояли во главе Комитета антифашистских милиций, и Каталония претерпела одни из наиболее радикальных преобразований в своей истории, которые затронули все аспекты ее политической и социально-экономической жизни. 80% фирм были коллективизированы, и все службы управлялись самими рабочими. Эти перемены были узаконены Женералитатом в октябре 1936 года.

 

Хосе Сьерра Эструч: Не было никаких проблем при определении, кто должен руководить, а кто нет, потому что люди прошли профсоюзную подготовку в CNT и имели определенные устоявшиеся ценности, люди, которые демонстрировали свою ответственность и компетентность.

Мигель Альба: Я был одним из выбранных коллективом Метро. Было общее собрание транспортной отрасли, и они назначили меня секретарем. Так все начиналось. Я был каменщиком и мало знал о транспорте, но вскоре мы выучили о нем все. Обстоятельства вынудили нас к этому.

Антонио Сапата: Была создана комиссия, называвшаяся Администрация и контроль городского имущества. В ней было три человека из Женералитата, три из CNT и три из UGT, я был одним из трех представителей CNT. Собственность на земельные участки в городах на самом деле не была отменена, но была конфискована. Собственники лишились права управлять своей собственностью. Но у них было право входить в административную комиссию.

Либерто Саррау: Анархисты могли сделаться хозяевами Барселоны и Каталонии, но они отказались от этого. Все сотрудничали, и мы были сильнее всех в вопросах образования. Нашелся один из наших людей, учитель Пуиг Элиас, и он вместе с другими под его руководством разработал устав CENU.

 

Целью Совета новой объединенной школы CENU было развитие единой, свободной, светской школы с преподаванием на каталонском языке. Революция породила также прежде не существовавшие центры помощи и благосостояния, которые обеспечивали бесплатное медицинское обслуживание, пособия временным безработным и по старости. С безработицей боролись путем увеличением числа рабочих мест или просто принимая  дополнительно большее число рабочих и распределяя работу между всеми. Мелкие предприятия сливались вместе, электрические компании были объединены. Структура получилась довольно сложная, зато она охватила всех. 

 

Хосе Сьерра Эструч: Мы все чувствовали свою вовлеченность, а потом мы ощутили свою важность и ответственность, которую с готовностью приняли на себя. На собраниях мы обсуждали не что будет с тобой или со мной, а как улучшить производство, как лучше организовать работу, как связать одно действие с другим, потому как фабрика – это сложная штука.

 

Долорес Прат: Ты должен был понимать, что работаешь на себя. У тебя не было хозяина, и ты мог трудиться с энтузиазмом.

 

Элисальде, Форд, Дженерал Моторс, Крос, Пирелли или Кан Жирона. Всего за семь недель их рабочие совершили настоящий подвиг, преобразовав эти гражданские предприятия в оружейные заводы. Эти преобразования дали возможность республиканской армии устоять.

 

Антонио Турон: Каждый активист смотрел на себя как на Дон Кихота – борца за эту утопию, этот образ жизни, путь достойного поведения в обществе, без необходимости в полицейском насилии.

 

Хосе Сьерра Эструч: Я думаю. Что самоуправление остается нерешенной задачей, даже сейчас. А тогда, давно было продемонстрировано, что каким бы вы ни были – более или менее умным, более или менее знающим – каждый может внести в это вклад, каждый человек может принять участие.  

Долорес Прат: Почти любой скажет, что это утопия. Но нет, это единственная вещь, которая может спасти мир. Анархия – это величайшая вещь. Все трудятся, и нет ни хозяев, ни начальников. Каждый делает то, о чем помыслил, потому что ведь у каждого есть что-то в голове.

 

Постепенно реалии войны принудили анархистов принять участие в деятельности правительства.

 

Антонио Турон: Когда через 2 месяца Комитет антифашистских милиций был ликвидирован… Революционный период в Каталонии продолжался 2 месяца, с июля по сентябрь… Был образован новый кабинет, с новыми членами совета, и Женералитат со своими членами совета вернулся к власти.  

 

Четыре анархиста также вошли в правительство Республики в качестве министров. В их числе были Хуан Гарсия Оливер и Федерика Монтсени, которая, во многом против её желания, стала первой женщиной-министром правительства в Европе.

 

Мария Батет: Она была против этого, и это было ей не по душе, и я могу вас заверить, что ей было тяжело. И позднее, когда я слышала, как некоторые товарищи критикуют ее, я приходила в отчаяние.

Федерико Аркос: Либертарная молодежь в Каталонии первой возмутилась против коллаборационистской линии CNT и против того, что до известной степени возникла бюрократия, что было нехорошо.

 

С уходом большинства мужчин на фронт, именно женщины заполнили опустевшее место. Теперь у них был шанс сделать свою собственную революцию.

 

Конча Лианьо: Когда мужчины ушли на фронт, и женщины заполнили место на производстве, освобожденное мужчинами, для них, вероятно, это стало пробуждением, и они ощутили большую свободу.

Конча Перес: Из знакомых мне товарищей-женщин, одна работала на обувной фабрике и занимала там должность… Другая работала на сахарорафинадном заводе. Это были рабочие места, которые прежде всегда принадлежали мужчинам.

Фидель Миро: Прежде мы не уделяли женщинам того места, которое они должны были бы занимать. На собраниях CNT редко удавалось увидеть трех женщин. Все женщины сидели дома.

Сукесо Порталес: Мужчины думали, что им принадлежат все права. Мы стремились обучать женщин пользоваться их правами в отношении их детей, дома, их мужей и их собственных жизней.

 

Mujeres Libres (Свободные женщины) выросли из местных групп и превратились в одну из наиболее важных феминистских организаций своего времени. Сукесо Порталес в Гвадалахаре и Конча Лианьо в Барселоне были их двумя главными инициаторами.

 

Конча Лианьо: Мы отличались от буржуазных движений за освобождение женщин, потому что мы поняли, что на основе своего образования они боролись за то, чтобы конкурировать на равных с мужчинами за позиции, которые занимали мужчины, тогда как мы сосредоточили наше внимание на женщине из рабочего класса, работающей женщине, не имевшей образования. На том, чтобы вытянуть её из ее рабской обстановки, из ее покорности, на рабочем месте, дома. Чтобы заставить ее смотреть на себя как на зрелого человека.

Сукесо Порталес: И именно на этом мы сделали основной упор. На этом и на создании школ, в которых женщины могли бы учиться читать и писать. Я не могу сказать вам, сколько десятков тысяч женщин мы обучили читать и писать. Таким образом, всякий раз, когда мы создавали местное отделение, первой вещью, которую мы делали, было создание школы. Мы организовали уроки сексуального воспитания для женщин. У нас были специальные классы, в которых преподавали женщины, и они даже пошли в больницы для практической работы. Мы выпустили серию связанных между собой брошюр и брошюр об отношениях между мужчинами и женщинами, которые мы отправили на фронт. Мы выпускали тысячи и тысячи брошюр, такие тонкие буклеты.

 

Анархисты способствовали социальным преобразованиям, которые были уникальными в Европе. Гарсия Оливер, министр юстиции, был первым человеком в Испании, который ввел законодательный акт о равных правах мужчин и женщин. Федерика Монтсени, министр здравоохранения, выпустила закон об абортах, который был принят только в Каталонии.

 

Конча Перес: Закон об абортах был издан изначально в Каталонии. Он был принят, а затем введен в действие. Аборты проводились в Клинической больнице.

Конча Лианьо: Освобождение от нежелательной беременности казалось великолепным делом. Оно казалось достаточно разумным нам, но со стороны докторов было огромное сопротивление.

Сукесо Порталес: Планируемая беременность может быть достигнута только через образование. Так как эти женщины никогда не читали об этом, вы едва ли могли ожидать, что они станут планировать свою беременность. Не могли вы ожидать этого и от их мужчин. Особенно от мужчин.

 

Германская  и итальянская помощь лагерю мятежников и политика невмешательства западных демократий проложили путь к поражению республиканских сил. Франкистская армия стояла у самых ворот Мадрида, и было необходимо что-то, что могло бы поднять моральный дух жителей Мадрида, видевших, как республиканское правительство бежит в Валенсию. В то время наибольшей популярностью пользовался Дуррути, который был самой харизматической личностью.

 

Хосе Урсаис: В то время фигура Дуррути была высшим символом свободы. Он олицетворял заряд оптимизма, надежды.

 

На незнакомой ей территории плохо оснащенная  Колонна Дуррути понесла тяжелые потери. Тем не менее, её присутствие сыграло решающую роль в обороне Мадрида.

 

Валеро Чинэ: 20 ноября они отвели нас назад с линии фронта и сообщили нам, что Дуррути был погиб.

 

Эль Кабреро
Я всегда был паршивой овцой,
которой удавалось избежать камней,
брошенных в неё.
И по мере того как шли годы,
Я все больше отдалялся от стада,
потому что сбился с пути…

 

Франсиско Карраскер: Похороны Дуррути в Барселоне были невиданными в истории. На них пришло что-то около полутора миллионов человек, почти астрономическая цифра...

 

Республика пыталась перестроить свою армию и ввести обязательную воинскую повинность. Цель состояла в том, чтобы выиграть войну и забыть о революции. Анархисты, однако же, упорно придерживались идеи о разгроме фашизма для создания нового общества.

 

Валеро Чинэ: Они сказали, что собираются милитаризировать колонну, которая в тот момент не была регулярным соединением. Мы были ополченцами. Они сказали, что мы должны стать регулярными войсками, а мы сказали нет. Мы презирали армейскую дисциплину. Мы пошли на войну, чтобы бороться с фашизмом, безусловно, но у нас не было никакого намерения превратиться в солдат.

Франсиско Карраскер: Все люди моего поколения, кто пошли на войну, были противниками войны и настроены против милитаризма. В высшей степени против. Радикальные пацифисты.

Мигель Сельма: С точки зрения эффективности, я не видел никакой разницы; 100 мужчин, называющих себя центурией, были столь же эффективны, как и 100 называющих себя ротой.

Франсиско Карраскер: Я считаю, что нашей ошибкой было поставить себя на место противника, превращая себя в армию, вместо того чтобы вести партизанскую войну, которая, в конце концов, исторически была испанским изобретением.

Хосе Саусес: И мы пришли к выводу, что это уже не революция, а расширение войны. Но затем, чтобы получить оружие и просто чтобы выжить, мы вынуждены были согласиться на милитаризацию.

 

В Каталонии традиционные партии постепенно восстанавливали власть, которую они потеряли 19 июля в пользу народа и революционных организаций. В мае 1937 года (каталонские) националистические партии и недавно созданная PSUC (коммунисты) спровоцировали инциденты, которые вызвали гражданскую войну в гражданской войне. Многие из анархистов были убиты, POUM была объявлена вне закона, а её генеральный секретарь Андрес Нин –  убит.

 

Антонио Сапата: В самом начале вся Каталония жила в либертарном климате. И только позднее, после неудач и трудностей, наступила обратная реакция со стороны враждебных сил. А затем произошли Майские события. Артемио Айгуадер, тогдашний член совета Женералитата, приказал полиции Женералитата захватить Телефонную станцию. Станция находилась под управлением CNT, и, естественно, было оказано сопротивление. А дальше все пошло по спирали. На окраинах города мы были полными хозяевами, но в центре отдельные улицы принадлежали к той или иной стороне. И так погибло много людей.

Конча Лианьо: Коммунисты решили хладнокровно уничтожить наших лидеров, чтобы оставить нас без руководства. И ужас был в том, что они почти осуществили задуманное.

Эленио Молина: Они стреляли нашим товарищам в спину. В Сан-Андресе они убили более 50 товарищей из Либертарной молодежи.

Антонио Сапата: И, чтобы покончить с этим, наши товарищи, которые занимали министерские посты, Гарсия Оливер и Федерика Монтсени, отправились из Валенсии в Барселону, чтобы призвать к прекращению огня. Их совет был услышан, и все было прекращено.

Северино Кампос: Часть наших колонн предложила даже отправиться туда и покончить с коммунистами раз и навсегда. Но мы сказали им «нет», так как уже было пролито достаточно крови.

Эленио Молина: Это было ошибкой. В результате Майских событий война была наполовину проиграна.

Фидель Миро: Положение дел радикально изменилось. В это время Ларго Кабальеро и левые социалисты ушли в отставку, и CNT вышла из правительства. И после того, что произошло в мае, мы все чувствовали, что утратили часть своей силы, а коммунистическая партия рвалась все выше и выше, и все хорошее оружие, прибывающее из России, шло войскам, которыми командовали коммунисты.

Анхель Урсаис: Они начали тайно прокладывать себе путь в армию, в комиссарский корпус, в военную разведку, которую они захватили полностью.

Рамон Альварес: И мы были убеждены, что идея состояла в том, чтобы выполнить приказ Сталина: прежде всего, уничтожить анархистов, захватить командные посты и покончить с войной тогда, когда Сталин решит, что время пришло. Вот что происходило.

Анхель Урсаис: Говоря с идейной точки зрения, развитие механизмов революции было не в их интересах, потому что если бы мы выиграли войну, страна могла бы сказать: это анархизм выиграл войну, этого добилась CNT, и это ее отправная точка для будущего…

Федерико Аркос: Наша революция была первой в мире анархистской революцией, и любая революция, не контролируемая Коммунистической партией, отвергалась коммунистами, и поэтому они не могли позволить ей продолжаться.

Франсиско Карраскер: Вы уже знаете, что произошло с коллективами, о том, как появился Листер со всей своей армией и прикончил их, вырвав с корнем, под дулом пистолета; и в этом заключается великий парадокс – в том, что коммунисты поставили крест на наиболее коммунистическом из коммунизмов.

Антонио Сапата: Так он пришел и наилучшим образом исполнил приказ. Он устроил резню, о которой все мы знаем.

Мигель Сельма: Листер сделал это, потому что, как и в России, большевики, будучи диктаторами, не могли одобрить появление либертарного эксперимента, такого, как в Арагоне. Они бросили в тюрьму Совет Арагона в полном составе. А в тылу они провели аресты ответственных членов коллективов в таких местах, как Каланда и других.

 

Несмотря на усилия правительства и коммунистов по уничтожению коллективов, большинство из них были реорганизованы и продолжили свою работу. В Каланде во главе коллектива встал Мигель Сельма, которому тогда было всего 16 лет.

 

Мигель Сельма: На самом деле, не было никаких формальных изменений в нашей деятельности и целях, вообще ничего не изменилось, и так продолжалось до 15 марта 1938.

Эленио Молина: На протяжении всей войны, в производственном потенциале Каталонии не было спада и не было уменьшения склонности к коллективизации. Ни давление со стороны консервативных элементов Женералитата, ни коммунистам не удалось покончить с экономической автономией CNT в Каталонии.

 

Войны, нехватка сырья, разрушение заводов, бойкот, организованный международным капиталом, и наступление со стороны собственного республиканского правительства. Революция, которая разворачивалась в Испании с 1936 года с осуществлением на практике анархистских идей, испытала множество ударов. И, тем не менее, производство увеличилось, условия труда были улучшены, было достигнуто большое равенство между гражданами, и экономика работала более рационально.

 

Франсиско Карраскер: Первоначально коллективам пришлось столкнуться с аномальной ситуацией военного времени, с разрушенной экономикой, потому что все зависело от Каталонии; если Каталония была расположена, она давала деньги. Если нет – то нет. Ходить с протянутой рукой было особенно унизительным арагонцев. Короче говоря, было множество самых разных проблем, даже не считая политики Мадрида. Ни одна газета, кроме газет CNT, никогда не сказала ни единого доброго слова об Испанской революции, революции CNT или коллективах. Ни единого слова. Как вы знаете, анархизм всегда поносился в прессе самыми последними словами.

Хуан Ромеро: 3 года – небольшой срок, за это время не сделаешь многого, особенно во время непредсказуемой и опасной гражданской войны, но приходилось работать с тем, что есть.

Антонио Сапата: Вспомните, что у нас не хватало всего, не хватало сырья, была постоянная опасность воздушных налетов, и людям было очень трудно просто выживать.

Хуан Ромеро: Я не из тех, кто утверждают, что там не было никаких столкновений или чего-то подобного…  Но если брать либертарный коммунизм в целом, коллектив, мир и справедливость в Мембрилье, то, как мне кажется и как будет очевидным для всех, он дает человечеству единственную надежду на достойную жизнь. Поскольку нечего больше предложить. Ведь было показано, что для того, чтобы хорошо жить, не нужны ни гражданская гвардия, ни богачи, ни священники. Что все они наоборот мешают росту благосостояния, а единственным настоящим богатством является труд.

Хосе Серра Эструч: Самое печальное в этом то, что, при всех своих недостатках – а они были – все это не получило продолжения. Когда владельцы фабрик вернулись, они обнаружили, что их предприятия работают куда лучше, чем в момент, когда они их оставили, не говоря уже о том, что производство удвоилось.

Антонио Турон: После окончания войны Кан Жирона составила бухгалтерский баланс, и, к большому удивлению ее владельцев, оказалось, что капиталовложения значительно возросли по сравнению с довоенными годами, потому что для изготовления специальных сплавов были импортированы станки, инструменты и электрические печи. Когда войска Франко пришли, им было приказано уничтожить этот новый завод, и от него ничего не осталось. Он был разрушен, потому что был гордостью республиканской зоны и тех, кто руководил заводом Кан Жирона и работал на нем.

Конча Лианьо: Мы слишком хорошо понимали, что демократии не хотят, чтобы мы победили... Однако энтузиазм перекрывал все остальное, и мы говорили, справедливо, что будем продолжать до тех пор, пока можем. И когда наступил конец – а мы знали, что он придет – нам было очень тяжело смириться с ним, очень тяжело... Это раздирало нам душу, ведь мы потеряли не только родину, но и наши идеалы, и мы знали, что потеряли их навсегда.

Аурора Молина: Сражение сложилось не в нашу пользу, а потом пришло отступление. Отступление докатилось до Сео-де-Уржеля ... и именно там мы узнали о падении Барселоны. Некоторые из наших товарищей были там, и мой отец позвонил по телефону в Барселону, в Дом CNT-FAI, и голос ответил ему «Арриба Эспанья! Вива Франко!» Это был единственный раз ... нет, не единственный ... когда я увидел две слезинки, упавшие из глаз моего отца. Это был очень эмоциональный момент для тех из нас, кто там был.

Мигель Альба: Раненые были брошены в роскошную санитарную машину, и «красные» заботливо ухаживали за своими братьями. Их выгрузили на вершине холма. Крики боли! От этой раны я умру! Другой парень, дрожа от холода, сказал своему товарищу: я умираю, брат. Этот снег жжет как лед!

Валеро Чинэ: Они сказали нам, что война окончилась. Любой, кто отказывается принять это, кто не соглашался с властью Франко, может покинуть страну через порты Валенсии и Аликанте, остающиеся открытыми до тех пор, пока есть хоть один человек, желающий уехать. Но никто так и не уехал из порта Аликанте. Ни один красный из Республиканской зоны не уехал оттуда. Они окружили нас всех и отправили в Альбатеру. Альбатерский лагерь был ужасным. Тот, кто не прошел через него, не поверит, какие ужасные условия мы там пережили ... холод, жестокое обращение, избиения, которыми они нас осыпали. Только те из нас, кто был там, может знать, как это было.

Конча Лианьо: Иногда я задаю себе вопрос, а стоило ли оно всей этой боли, всех жертв, всего этого страдания, и тогда я думаю: на самом деле, мы преподали миру урок. В той мере, в какой мы смогли, мы показали пример того, что возможно жить без правительства, поскольку не было никакого правительства, но коллективы работали, всё работало. Все работало по взаимному соглашению.

Шимо Куэйроль: Время, которое я провел в коллективе, было самыми счастливыми тремя месяцами моей жизни, потому что мне не о чем было беспокоиться в мире: деньги не имели для меня смысла.

Федерико Аркос: Ведь это были самые интенсивные годы моей жизни. Я познал опыт братства, бескорыстия, дух самопожертвования и солидарности, то есть, чувство братства с теми, кто воевал рядом со мной, людьми, которые разделяли те же идеи, что и я.

Аурора Молина: Я считаю, что этому нет равного и за это стоит бороться, потому что, даже если вы не можете достичь этого, нужна цель, мечта, утопия, что-то сродни поэзии ...

 

Эль Кабреро
Теперь я допел вам всё,
что пришло мне в голову…
Я спел вам почти всё.
А теперь позвольте мне спеть для вас
о том, чего никогда не было:
о голубе мира.

 

Федерико Аркос: Смелым принадлежит будущее ... когда мы бежим от мечты, мы умираем ... Так сказала Эмма Гольдман. И это правда.

 

Перевод А.Фёдоров

 

Фильм: