«Постоянная опека над нашими действиями и мыслями сделала нас слабыми и безответственными; отсюда — непрекращающиеся призывы к сильному человеку, который должен покончить с нашим несчастьем. Эти призывы к диктатору являются не знаком силы, а доказательством внутреннего отсутствия уверенности и свидетельством слабости, хотя те, кто их издаёт, и пытаются придать своим призывам видимость решительности. То, чего человеку больше всего не хватает, он больше всего и желает. Чувствующий свою слабость ищет спасения в чужой силе; слишком трусливый или робкий, чтобы поднять руку и самостоятельно определить свою судьбу, — вверяет её другому».

(Рудольф Роккер, «Национализм и культура»)

 

Сегодня речь у нас пойдет про ряд отдельно взятых социально-психологических экспериментов, проведенных в 1950-70-е гг. Чем они интересны? Прежде всего – поведением людей в непривычной, пусть и ожидаемо-теоретической ситуации. Дело в том, что их результаты важны для нас и сегодня, они действительно очень актуально. Кроме того, в конце будет приведено несколько свидетельств о концентрационных лагерях Третьего Рейха.

Вспомним, что с самого начала эпидемии COVID-19 всех нас поместили в атмосферу нескончаемого стресса, страха и ужаса. 24 на 7 на нас стали изливать потоки некрофильской энергии Танатоса (вполне себе по Эриху Фромму), подавляющей и разрушающей психики как отдельных индивидуумов, так и целых сообществ. Общество оказалось расколото на безусловно поддавшихся панике, пассивных наблюдателей, плывущих по течению событий, и скептиков разной степени радикальности, не поверивших (кто-то сразу, а кто-то подтянулся лишь со временем) официальной пропаганде(1).

При этом представители экспертного сообщества (в данном случае медики прежде всего), не согласные с пропагандистским мейнстримом были искусственно маргинализированы и лишены (насколько это было для биофашистского лобби возможно) выхода на широкую аудиторию.

Все эти события заставляют нас вновь обратиться к опыту прошлого, чтобы лучше понять события и перспективы (тенденции) настоящего.

Итак, эксперименты.

Сначала обратимся к организованному американским психологом Филиппом Зимбардо Стэнфордскому тюремному эксперименту 1971-го года. (сразу оговоримся, что среди откровенных фриков от науки бытует мнение, что это был фейк(2)).

С целью проведения эксперимента в газетах было размещено объявление, через которое была отобрана группа в количестве 24-х добровольцев. Участниками были учащиеся колледжей, представители среднего класса, физически и психологически здоровые молодые люди, в большинстве своем белые. Они должны были принять участие в двухнедельном симулировании тюрьмы. За свое участие каждый доброволец получал по 15 долларов в день.

Добровольцев случайным образом разделили на две равные группы «охранников» (им сказали, что отбор в данную группу осуществлялся за высокий рост, что было сознательным введение испытуемых в заблуждение) и «заключенных».

Помещение «тюрьмы» было организовано на кафедре психологии Стэнфордского университета.

Добровольцы, которых отобрали на роль охранников, прошли за день до начала инструктаж, в котором говорилось о запрете на физическое насилие. При этом им было велено оказывать на «заключенных» моральное давление, чтобы создать у них чувство подавленности и тоски, а также ощущение полного контроля над ними. Они должны были быть обезличены и чувствовать бессилие.

Отобранным на роль «заключенных» было велено оставаться дома и ждать вызова. Сам же вызов произошел без предупреждения и проводился в форме ареста на дому при участии настоящих сотрудников полиции.

Уже на второй день эксперимента «заключенные» подняли бунт, который был жестко подавлен при помощи огнетушителей.

Сами «охранники» стремительно превращались в садистов, и особенно изощренно действовали по ночам, думая, что в это время над ними не ведется наблюдения.

В итоге эксперимент пришлось остановить раньше времени, так как он стал выходить из-под контроля.

Как пишет немецкий социальный психолог и психоаналитик Эрих Фромм: «Цель эксперимента состояла в том, чтобы изучить поведение нормальных людей в ситуациях, близких к тюремному заключению, где одни испытуемые выступали в роли заключенных, а другие — надзирателей. Автор считает, что ему удалось этим экспериментом подтвердить общий тезис, что под влиянием определенных обстоятельств любой человек может дойти до какого угодно состояния, вопреки всем своим представлениям о нравственности, вопреки личной порядочности и всем социальным принципам, ценностям и нормам. Короче говоря, в этом эксперименте большинство испытуемых, игравших роль “надзирателей”, превращались на глазах в жесточайших садистов, а те, кто играл заключенных, демонстрировали жалкое зрелище несчастных, запуганных и подневольных людей. У некоторых “заключенных” так быстро развились серьезные симптомы психической неполноценности, что пришлось даже через несколько дней выводить их из эксперимента. На самом деле реакции обеих групп испытуемых были столь интенсивны, что запланированный на две недели эксперимент пришлось закончить через шесть дней»(3).

А вот что пишет об эксперименте британский социолог Зигмунт Бауман: «В данном эксперименте даже потенциально тревожный фактор авторитета всеми уважаемого института (науки), воплощенного в личности экспериментатора, был устранен. В эксперименте Зимбардо не было внешней властной инстанции, готовой снять ответственность с плеч испытуемых. Вся власть, задействованная в контексте эксперимента Зимбардо, принадлежала самим испытуемым. Зимбардо лишь запустил процесс, разделив испытуемых по позициям в пределах установленного образца взаимодействия»(4).

Таким образом эксперимент показал, на что способен «обычный человек» (заметим – не каждый, но, все-таки, многие из нас) в ситуации, когда его наделяют властью над другим человеком.

Это же подтверждает и иллюстрирует эксперимент «бабушки искусства перформанса» Марины Абрамович, проведенного в 1974-м г.: «В течение шести часов (в период с 20.00 до 02.00) художница неподвижно стояла перед публикой, а рядом располагался стол, на котором находилось 72 различных предмета. В руках Марины Абрамович была табличка, надпись на которой гласила, что перформансистка является объектом и, пользуясь предоставленными реквизитами, люди могут совершать в отношении неё любые действия»(5). Итог был достаточно печален в смысле поведения публики: одежда Марины была изрезана, тело покрыто надписями, а один человек даже направил на нее пистолет. Впрочем, не все вели себя агрессивно, тот же человек с пистолетом был остановлен другим посетителем.

«По воспоминаниям самой Марины и присутствующего на акции арт-критика Томаса Макэвиллей, сначала действия людей носили вполне безобидный характер. Художницу трогали, двигали её конечности, целовали, давали ей цветы. Но постепенно поведение толпы начало меняться и приобретать агрессивный характер.

Женщину носили, клали на стол, втыкали ножи в стол между её ног. Примерно через три часа после начала эксперимента участники перформанса стали срезать с Абрамович одежду, затем резать её кожу. Сама художница вспоминала, что люди даже пили её кровь. По словам арт-критика, тело женщины подвергалось настоящему насилию»(6).

Какие выводы делают из этого «арт-эксперимента»? Достаточно простые. Многие считают, что в условиях вседозволенности люди склонны к проявлению немотивированной агрессии, жестокости, обезличиванию того, кто не оказывает никакого сопротивления. Ну и что на такое поведение способно большинство из нас(7).

На самом деле не все так просто, о чем, собственно, и говорит окончание эксперимента: «Когда прошло шесть часов, Абрамович начала ходить среди участников эксперимента, которые буквально выбегали из помещения, не желая общаться и даже встречаться взглядом. Участники не хотели, чтобы их считали ответственными или осуждали за то, что они делали. Казалось, они хотели забыть, с каким удовольствием причиняли ей боль»(8).

В действительности же мы сталкиваемся с феноменом «банальности зла», говоря словами немецко-австрийского философа Ханны Арендт(9). То есть речь идет о том, что в определенных условиях многие люди способны проявлять деструктивное поведение, в особенности, если их заверить в том, что никакой ответственности за свои действия они не понесут.

Ну и не будем забывать, что посетители мероприятия Марины Абрамович – это не срез всего общества, а срез определённой его части, объединенных интересом к определенному типу искусства, а потому переносить их опыт на все человечество было бы не корректно.

Вернемся же теперь к Стэнфордскому эксперименту.

Эрих Фромм обращает внимание на то, что нельзя путать эксперимент с реальностью. К этому он добавляет материалы из книги американского психолога и психиатра Бруно Беттельхейма о реалиях нацистских лагерей (в конце мы обратимся и к самому Беттельхейму). Как бы то ни было, немецкий психоаналитик пишет, что: «Что же касается эксперимента с тюрьмой, то все было подстроено так, чтобы испытуемые как можно меньше знали о правилах эксперимента, более того, чтобы они вообще не могли понять, что арест — это всего лишь начало эксперимента. А то, что многие исследователи ради удобства проведения эксперимента вообще работают с совершенно ложными фактами, служит еще одним доказательством их чрезвычайно низкой результативности: участники эксперимента пребывают в полном смятении, что очень сильно снижает критическую способность их суждений.

В “реальной жизни” мы знаем, что наше поведение всегда влечет за собой какие-то последствия. У кого-нибудь может возникнуть фантазия убить человека, но такая фантазия редко приводится в исполнение. У многих подобные фантазии появляются во сне, ибо сон не имеет последствий. Эксперимент, в котором испытуемые не обязательно ощущают жизненную реальность происходящего, скорее может вызвать реакции, которые обнаруживают бессознательные тенденции, но вовсе не является однозначно симптомом того, как поведут себя эти люди в действительной жизни. Есть еще одна немаловажная причина, по которой необходимо точно знать, является ли данное событие реальностью или игрой. Как известно, реальная опасность мобилизует “аварийную энергию” организма — физическую силу, ловкость, выносливость и т.д., причем нередко они достигают такой степени, о которой человек и не подозревает у себя. Но эта аварийная энергия мобилизуется лишь тогда, когда весь организм ощущает реальность опасности на нейрофизиологическом уровне; это не имеет ничего общего с повседневными человеческими страхами, которые не вызывают никаких защитных сил, а только оставляют озабоченность и усталость»(10).

Это в основном касается «арестованных». А вот что он писал про «надзирателей»: «Они [авторы эксперимента – А.Ф.] надеялись доказать, что сама ситуация всего за несколько дней может превратить нормального человека либо в жалкое и ничтожное существо, либо в безжалостного садиста. Мне кажется, что эксперимент как раз доказывает обратное, если он вообще что-нибудь доказывает. Хотя общая атмосфера тюрьмы, по мысли исследователей, должна была быть унижающей человеческое достоинство (что наверняка сразу поняли “надзиратели”), все-таки две трети “надзирателей” не проявили никаких симптомов садистского поведения — и для меня это кажется вполне убедительным доказательством того, что человек не так-то легко превращается в садиста под влиянием соответствующей ситуации.

Все дело в том, что существует огромная разница между поведением и характером. И необходимо различать между тем, что кто-то ведет себя соответственно садистским правилам, и тем, что этот кто-то, проявляя жестокость к другим людям, находит в этом удовольствие. Тот факт, что в данном эксперименте такое различение не проводилось, существенно снижает его ценность.

На самом деле разграничение это имеет значение и для второй половины основного тезиса: ведь предварительное тестовое обследование показало, что испытуемые не имели ни садистских, ни мазохистских наклонностей, т.е. тесты не выявили таких черт характера. Что касается психологов, делающих ставку на явное поведение, то для них эта констатация может считаться истинной. А психоаналитику она представляется не очень-то убедительной. Ведь черты характера зачастую совершенно не осознаются и не могут быть раскрыты с помощью обычных психологических тестов. Что касается проективных методик, как, например, тест Роршаха, то все зависит от их интерпретации; в действительности с помощью этих тестов докопаться до неосознанных пластов психики в состоянии лишь те исследователи, которые имеют большой опыт изучения бессознательных процессов.

Есть еще одна причина для того, чтобы считать выводы о “надзирателях” спорными. Данные индивиды только потому и были избраны, что в соответствующих тестах проявили себя как более или менее нормальные, обычные люди, не обнаружившие садистских наклонностей. Но этот результат находится в противоречии с утверждением, что среди обычного населения процент потенциальных садистов не равен нулю. Некоторые исследования доказали это, а опытный наблюдатель может установить это и без всяких тестов и анкет. Но каков бы ни был процент личностей с садистскими наклонностями среди нормального населения, полное отсутствие данной категории, установленное в предваряющих эксперимент тестах, скорее свидетельствует о том, что применены были тесты, не подходящие для выяснения этой проблемы»(11).

Теперь обратимся к мнению Зигмунта Баумана. Вот как он комментирует и интерпретирует полученные результаты: «Внезапная метаморфоза милых и благопристойных американских юношей в монстров наподобие тех, что встречались лишь в таких местах, как Освенцим и Треблинка, приводит в ужас. И сбивает с толку. Это заставило некоторых наблюдателей предположить, что в большинстве людей, если не в каждом из нас, живет маленький эсэсовец, ждущий своего часа (…). Джон Стайнер ввел понятие спящего, символизирующее обычно “дремлющую”, но иногда бодрствующую способность к жестокости[.]

(…)

И все же ясно то, что оргия жестокости, застигнувшая врасплох Зимбардо и его коллег, была порождена порочным социальным устройством, а не порочностью участников эксперимента. Если бы испытуемые обменялись своими ролями, результат был бы тем же. Важным явилось существование полярности, а не то, кто именно находился с той или иной стороны. Действительно важным оказалось то, что некоторые люди наделены тотальной, исключительной и ничем не сдерживаемой властью над другими. Если в каждом из нас есть спящий, он может оставаться спящим всегда, если не возникнет подобной ситуации.

Поражает легкость, с которой большинство людей входят в роль, требующую жестокости или, по крайней мере, нравственной слепоты - если только эта роль была надлежащим образом закреплена и легитимирована вышестоящей властью. Из-за поразительной частоты, с которой каждое “сползание в роль” случалось во всех известных экспериментах, понятие спящего кажется не более чем метафизической подпоркой. Мы в самом деле не нуждаемся в нем, чтобы объяснить массовое обращение к жестокости. Однако это понятие действительно имеет значение применительно к довольно редким случаям, когда индивиды находили в себе силы и мужество сопротивляться приказам власти и отказывались их выполнять, найдя их неприемлемыми, по их собственным убеждениям. Обыкновенные люди, обычно законопослушные, скромные, не склонные к бунту и авантюрам, смело выступали против тех, кто был облечен властью, и, пренебрегая последствиями, избирали авторитетом свою собственную совесть - как и те немногие, разрозненные, действующие в одиночку люди, кто бросил вызов всесильной и беспринципной власти и, рискуя жизнью, пытался спасти жертв холокоста. И напрасно искать социальные, политические или религиозные “детерминанты” их уникальности. Их совесть, дремлющая в отсутствие случая для проявления воинственности, но теперь проснувшаяся, была их настоящей индивидуальной отличительной чертой и достоянием – в отличие от аморальности, которая порождалась обществом.

Их способность сопротивляться злу была “спящей” большую часть их жизни. Она могла остаться спящей всю жизнь, и мы не узнали бы о ней. Но такое незнание было бы хорошей новостью»(12).

Это все о том, как совершенно обычные люди могут оказаться в роли надзирателей или надзираемых и принять ее целиком и полностью.

Перейдем теперь к проблеме роли «авторитета», играющего огромное влияние на поведение как отдельных людей, так и общества.

Таким образом мы обратимся к эксперименту американского социального психолога и педагога Стэнли Милгрэма, первоначального проведенного в июле 1961-го года. Позднее эксперимент неоднократно повторяли (сразу отметим, что результаты всегда были одинаковыми).

В эксперименте принимали участие три человека: один испытуемый, исследователь, а также актер. Испытуемому говорилось, что он принимает участие в исследовании влияния боли на человеческую память.

Теперь про сам эксперимент со слов самого Милгрэма: «В исследовании участвовали 40 мужчин в возрасте от 20 до 50 лет из Нью-Хейвена и его окрестностей. Мы подобрали людей с помощью рекламы и прямых предложений по почте. Общая совокупность включала самые различные профессии. Наиболее распространенные — это почтовые служащие, преподаватели вузов, продавцы, инженеры и рабочие. Образовательный уровень — от неполной средней школы до докторов наук. За участие в эксперименте каждый получал 4,5 доллара. Им сообщалось заранее, что деньги они получат только за свое появление в лаборатории, независимо от дальнейших событий.

В каждом эксперименте принимали участие как минимум один совершенно “невинный”, неопытный представитель и одна “жертва” (по выбору руководителя исследования). Мы должны были выдумать причину, чтобы объяснить неопытным испытуемым необходимость применения электротока (на самом деле он не применялся, но подготовка была). Для прикрытия создавалась легенда об интересе исследователей к проблеме отношений между обучением и наказанием. Вот как звучала эта легенда:

“Мы очень мало знаем о воздействии наказания на обучение, ибо по этой проблеме практически нет научных исследований.

Так, например, мы не знаем, какая мера наказания дает наибольший результат в учебе; мы не знаем, существует ли различие в восприятия наказания: имеет ли значение для взрослого человека, кто его наказывает — тот, кто старше его или моложе, и многое другое.

Поэтому мы собрали здесь взрослых людей разных возрастов и профессий и предполагаем, что среди вас есть ученики и есть учителя.

Мы хотим узнать, каково влияние различных личностей друг на друга, когда одни выступают в роли обучающих, а другие — в роли обучаемых, и, кроме того, какова роль наказания при обучении.

Я попрошу одного из вас сегодня вечером сыграть здесь роль учителя, а другого — быть учеником.

Может быть, кто-то хочет сам быть учителем, а кто-то предпочитает быть учеником?”

Дальше испытуемые тянули жребий (бумажки из шляпы): кто будет учителем, а кто — учеником. Жеребьевка была так подстроена, что ничего не подозревающий всегда был учителем, а посвященные — всегда учениками. (На обеих бумажках было написано слово “учитель”.) Сразу после жеребьевки учитель и ученик помещались в разные комнаты, причем ученика сажали на “электрический стул” и привязывали. Экспериментатор объяснял, что ремни должны удерживать обучаемого от слишком резких движений во время шока или даже от бегства в соответствующей ситуации. Затем накладывался электрод на запястье обучаемого, которое предварительно смазывалось специальным вазелином “во избежание ожога и волдыря”. Испытуемому было сказано, что электрод подключен к генератору шока, который стоит в соседней комнате.

...Из соседней комнаты испытуемому учителю дается приказ за каждый неправильный ответ выдавать обучаемому “порцию шока”. Кроме того, — и эта особенно важно — учителю предлагалось “после каждого неправильного ответа обучаемого передвигать регулятор силы тока вверх по шкале интенсивности на одно деление”. Кроме того, перед тем как нажать на рычаг, он должен был вслух произнести число, соответствующее делению вольтметра. Таким образом, испытуемый учитель должен был четко сознавать постоянно растущую интенсивность электрошока, которым он “наказывает” обучаемого... Во всех случаях обучаемому заранее дается набор парных ответов, среди которых три ошибочных приходятся на один верный. При таких условиях обычно ученик не подает голоса или другого протестующего сигнала, пока уровень электрошока не достигнет 300 вольт. А когда сигнал достигает 300 вольт, ученик начинает бить кулаками в стенку. Экспериментатор слышит эти стуки. С этой минуты ответы обучаемого больше не идут по четырехответной схеме... Когда испытуемый дает знак, что не хочет больше работать, экспериментатор подбадривает его. Для этого у него есть целый набор просьб-требований — ровно столько, сколько нужно, чтобы заставить испытуемого продолжить работу.

Просьба 1. Пожалуйста, продолжайте.

Просьба 2. Эксперимент требует вашего дальнейшего участия.

Просьба 3. Ваше участие совершенно необходимо.

Просьба 4. У вас нет иного выбора, как продолжить работу.

Эти фразы предъявлялись последовательно по мере необходимости. Если даже четвертому требованию испытуемый не хотел подчиниться, эксперимент прекращался. Экспериментатор разговаривал одним и тем же размеренным, довольно вежливым тоном, и каждый раз, когда испытуемый начинал спотыкаться или медлить с выполнением приказа, экспериментатор снова начинал выдвигать вышеназванный ряд требований.

Были и подбадривания особого назначения. Например, если испытуемый спрашивал, не скажется ли эксперимент на здоровье “ученика”, то экспериментатор отвечал: “Даже если уколы электрошока доставляют болезненные ощущения, все равно кожный покров от этого не пострадает, так что спокойно работайте дальше”. (Это дополнение к просьбам 2, 3, 4.) Бели испытуемый говорил, что ученик больше не хочет работать, то наблюдающий отвечал: “Хочет этого ученик или нет, Вы должны продолжать, пока ученик не выучит правильные ответы на все вопросы парного теста. Пожалуйста, продолжайте!”»(13)

Вот такой эксперимент. При этом, как пишет Фромм, вопреки ожиданиям, никто из сорока участников не остановился до тех пор, пока уровень электрошока ни достиг 300 вольт, когда «жертва» начинала стучать по стеклу. И, при этом, на этом уровне отказались подчиняться требованиям экспериментатора лишь 5 человек. Более того: «Пятеро сами увеличили дозу сверх трехсот: двое до 330 вольт, а остальные трое — до 345, 360 и 375 вольт». Как итог, лишь 35% участников эксперимента, то есть 14 человек, оказали реальное «сопротивление экспериментатору»(14).

Вот как прокомментировал результаты данного Эксперимента Зигмунт Бауман: «Мы привыкли полагать, что немыслимое становится возможным только тогда, когда люди перестают думать: когда крышка рациональности снимается с котла досоциальных и нецивилизованных человеческих страстей. Открытия Милгрэма переворачивают и эту устаревшую картину мира, согласно которой человечность целиком принадлежит рациональному порядку, тогда как бесчеловечность ограничивается лишь отдельными сбоями в этом порядке.

Говоря вкратце, Милгрэм предположил и доказал, что бесчеловечностъ зависит от социальных отношений. Насколько последние рационализированы и технически совершенны, настолько же сильно и эффективно социальное воспроизводство бесчеловечности.

Это может показаться тривиальным, но это не так. До экспериментов Милгрэма немного нашлось бы людей, способных пред сказатъ его открытия. Практически все обычные мужчины, представители среднего класса, и все компетентные и уважаемые члены психологического сообщества, у которых Милгрэм спрашивал о возможных результатах его экспериментов, были уверены, что 100 процентов испытуемых откажутся принимать участие в опыте по мере возрастания жестокости предписываемых им действий и в определенный критический момент прекратят их выполнение. На деле же часть людей, действительно отказавшихся от участия в опыте, составила не более 30 процентов. Сила предполагаемых электрических ударов, которые оставшиеся испытуемые были готовы произвести, была в три раза выше той, что могли себе представить как специалисты, так и непрофессионалы»(15).

А что писал по поводу эксперимента Милгрэма Эрих Фромм: «Важнейший результат эксперимента сам Мильграм оставляет почти без внимания, а именно наличие совести у большинства испытуемых и их переживание по поводу того, что послушание заставило их действовать вопреки их совести. А если кто-то захочет интерпретировать этот эксперимент как доказательство того, что человека легко сделать бесчеловечным, то я подчеркиваю, что реакции испытуемых говорят о прямо противоположном — т.е. о наличии серьезных внутренних сил личности, для которых жестокое поведение невыносимо. Это подводит нас к тому, что при изучении жестокости в реальной жизни очень важно учитывать не только жестокое поведение, но и (часто неосознанные) угрызения совести тех, кто подчинился авторитарному приказу. (Нацисты были вынуждены применить хитроумнейшую систему сокрытия своих преступлений, чтобы заглушить голос совести у простых немецких граждан.)

Эксперимент Мильграма хорошо иллюстрирует разницу между сознательными и бессознательными аспектами поведения, хотя сам он их и не принимает в расчет. Еще один эксперимент оказался в связи с этим весьма убедительной иллюстрацией к проблеме причин жестокости»(16).

Впоследствии эксперимент подвергался корректировке. И именно данный момент представляет для нас особый интерес. Дело в том, что если в первоначальном эксперименте было всего три переменных, то позднее их количество и взаимодействие между собой было скорректировано, и это дало очень важный результат: «В искусственных условиях, тщательно контролируемых Милгрэмом, был один-единственный источник власти и никакого равнозначного критерия (или даже просто другого независимого мнения), который мог бы помочь испытуемому проверить законную силу получаемого им приказания. Милгрэм прекрасно осознавал возможность искажения, которое могло быть вызвано таким неестественно монолитным характером власти экспериментатора. Чтобы раскрыть степень такого искажения, он добавил к проекту определенное число экспериментов, в которых испытуемые имели дело уже с несколькими экспериментаторами, а экспериментаторов просили открыто не соглашаться друг с другом и обсуждать приказания. Итог был поистине ошеломляющим - рабская покорность, наблюдавшаяся во всех остальных экспериментах, бесследно исчезла. Испытуемые более не желали участвовать в действиях, которые им не нравились. Конечно, ничто теперь не побуждало их причинить страдания даже незнакомым жертвам. Из двадцати испытуемых этого допалнительного эксперимента один отказался еще до инсценированного спора между двумя экспериментаторами, восемнадцать отказались от дальнейшего сотрудничества при первом признаке несогласия между ними, а последний выбрал лишь один следующий этап после этого. “Ясно, что несогласие между представителями властной инстанции полностью парализовало действие”.

Такая корректировка в организации эксперимента ясно дала понять следующее: готовность к действию вопреки своему собственному суждению и вопреки голосу совести - не просто следствие исходящего от власти приказа, но результат воздействия целенаправленного, недвусмысленного и монопольного источника власти. Такая готовность, вероятнее всего, появляется внутри организации, не допускающей оппозиции, не терпящей автономии, и в которой линейная иерархия субординации не знает исключения - организации, в которой нет двух членов, обладающих равной властью. (Большинство армий, исправительных учреждений, тоталитарных партий и движений, некоторых сект и закрытых учебных заведений приближаются к данному типу.) Такая организация, однако, скорее всего, эффективна при одном или двух условиях. Она может надежно изолировать своих членов от остального общества, когда она получила или захватила контроль над жизнедеятельностью и нуждами большинства или всех членов (приближаясь тем самым к модели тотальных институтов Гоффмана), чтобы исключить возможность влияния конкурирующих источников власти. Или же она может быть просто одной из ветвей тоталитарного или квазитоталитарного государства, превращающего все свои ведомства в зеркальное отражение друг друга».

И далее, очень важные выводы из всего вышесказанного Зигмунта Баумана: «Пока плюрализм не уничтожен в глобальном масштабе, организации с криминальными целями, которым необходимо беспрекословное подчинение своих членов для выполнения явно аморальных действий, решают трудную задачу возведения крепких искусственных барьеров, изолирующих их членов от «размягчающего» воздействия разнообразных стандартов и мнений. Голос индивидуальной совести лучше слышен в шуме политических и социальных разногласий»(17).

Таким образом, и эксперимент Милгрэма, и Стэнфордский эксперимент, демонстрируют нам, что, с одной стороны,  абсолютно спокойный, не склонный к насилию законопослушный человек подчас легко и быстро подпадает под внешнее влияния и способен к проявлению жестокости, вовсе ему не свойственной. Однако же, с другой стороны, мы видим, что если человек не видит монолитности во внешней силе, отдающей ему приказы, то у человека с большей долей вероятности просыпается критическое мышление и то, что мы называем совестью.

Кстати, вот еще несколько вариантов эксперимента Милгрэма, о которых ничего нет в приводимых цитатах из Фромма и Баумана. Так, был вариант, когда «ученик» и «учитель» сидели не в разных помещениях, а в одном. При таком раскладе послушность испытуемого уменьшалась. Еще один вариант подразумевал нахождение «ученика» рядом с «учителем» «и “получал” удары, только если прижимал руку к металлической пластине. На 150 вольтах “ученик” отказывался прикладывать руку к пластине, и в этом случае экспериментатор требовал, чтобы “учитель” держал “ученика” за руку и прикладывал его руку к пластине насильно. В этом случае послушание было ещё меньше. Таким образом, было выяснено, что близость жертвы обратно сказывается на послушании». Ну и, наконец, в том случае, когда один из экспериментаторов играя роль «ученика» требовал немедленного прекращения эксперимента, а другой экспериментатор его продолжения, то в таком случае «100 % испытуемых прекращали его»(18).

В качестве еще одной наглядной иллюстрации к выводам из экспериментов Милгрэма относительно роли авторитета на мнение конкретного человека приведем информацию о серии экспериментов, организованных польско-американским психологом Соломном Ашем в 1950-е гг.: «Аш исходил из предположения о том, что человек может сохранить независимость и не проявлять конформность, даже если все вокруг оказываются неправы. Он хотел показать, что группа не может так сильно влиять на поведение отдельного человека. В тот исторический период это было особенно актуально: среди прочего, люди искали объяснение тому, как “обычные добропорядочные люди” смогли превратиться в карателей в нацистской Германии»(19).

Участники эксперимента не знали о его истинных целях. Им демонстрировались две карточки, на первой из которых был изображен один отрезок, а на второй требовалось из трех выбрать ту, что совпадало по длине с отрезком на первой карточке. При этом, как отмечается, разница в длине между отрезками была вполне очевидной.

Всего в эксперименте приняло участие 123 студента.

Согласно условиям испытания в одном помещении собиралось семь человек, которые садились за стол: «Каждому из участников давали карточку с номером, определяющим очередность ответа. Среди них реальным испытуемым являлся только 1 студент. Остальные были помощниками исследователя. Реальный испытуемый должен был высказать свое мнение о длине отрезков последним.

Сначала помощники ученого отвечали правильно. В этом случае и реальный испытуемый тоже давал правильный ответ. Начиная с третьей серии, помощники давали один и тот же ответ, но заведомо ложный. Реальный испытуемый в этом случае чаще поддавался давлению группы и давал такой же ответ. Затем подставные участники стали давать разные ответы, но все неправильные. В этом случае количество испытуемых, озвучивших свой ответ без учета мнения группы, увеличивалось.

После этого С. Аш изменил количественное соотношение участников: реальных испытуемых стало 2, а актеров – 5. В новых условиях реальные испытуемые чаще давали правильные ответы, игнорируя мнение большинства.

Чтобы доказать, что в лабораторных условиях действительно проявлялась личностная конформность испытуемых, ученый провел контрольное исследование с тем же стимульным материалом, но без привлечения помощников. В таких условиях из всех испытуемых лишь двое допустили единичные ошибки при выборе равных по длине отрезков.

Таким образом, гипотеза ученого не подтвердилась»(20).

А вот что пишет о результатах эксперимента Аша Д. Майерс: «Аша интересовал следующий вопрос: если несколько человек (помощники, “подученные” экспериментатором) дадут одинаковые неверные ответы, станут ли и другие испытуемые утверждать то, что в другой ситуации они бы отрицали? Хотя некоторые испытуемые ни разу не проявили конформности, три четверти из них продемонстрировали ее хотя бы единожды. В целом 37% ответов оказались “конформными” (или следует сказать, что в 37% случаев испытуемые “полагались на других”?). Разумеется, это означает, что в 63% случаев конформизма не было. Вопреки тому, что многие его испытуемые продемонстрировали свою независимость, отношение Аша к конформизму было таким же недвусмысленным, как и правильные ответы на поставленные им вопросы: “То, что вполне интеллигентные и исполненные благих намерений молодые люди готовы назвать белое черным, вызывает тревогу и заставляет задуматься как о наших методах обучения, так и о нравственных ценностях, направляющих наше поведение”»(21).

Вместе с тем, эксперимент Аша хорошо согласуется с экспериментом турецкого психолога Музафера Шерифа, проведенного еще в 1935-м г. Целью было выяснение возможности формирования социальных норм:

«Представьте себе, что вы — участник одного из экспериментов Шерифа. Вы сидите в темной комнате, и в 4,5 метрах от вас появляется святящаяся точка. Сначала решительно ничего не происходит. Затем она передвигается в течение нескольких секунд, после чего исчезает. А вам нужно ответить на вопрос, на какое расстояние она сместилась. В комнате темно, и у вас нет никакой “точки отсчета”, которая помогла бы вам определить его. И вы начинаете гадать: “Может быть, сантиметров на 15”. Экспериментатор повторяет процедуру, и на этот раз на тот же самый вопрос вы отвечаете по-другому: “25 сантиметров”. Все ваши последующие ответы колеблются вокруг цифры “20”.

На следующий день, вернувшись в лабораторию, вы оказываетесь в обществе еще двух испытуемых, которые накануне, как и вы, наблюдали за светящейся точкой поодиночке. Когда заканчивается первая процедура, ваши товарищи предлагают свои ответы, исходя из уже имеющегося у них опыта. “2,5 сантиметра”, — говорит первый. “5 сантиметров”, — говорит второй. Несколько растерявшись, вы тем не менее говорите: “15 сантиметров”. Если процедура будет повторяться в том же составе и в течение этого дня, и в течение двух последующих дней, изменится ли ваш ответ? Ответы участников эксперимента Шерифа, студентов Колумбийского университета, изменились весьма существенно. (...) [Групповая норма] не соответствовала действительности. Почему? Потому что световая точка вообще не двигалась! Эксперименты Шерифа были основаны на иллюзии восприятия, известной под названием “автокинетическое движение”»(22).

Тем самым Шериф доказал эффект, известный до него, по меньшей мере с 1912-го г. благодаря американскому психологу Генри Фостеру Адамсу(23).

В конечном счете, как отмечает Майерс: «Результаты Шерифа и Аша поражают воображение, потому что в них нет очевидного внешнего давления, принуждающего к конформизму, — ни вознаграждений за “командную игру”, ни наказаний за “индивидуализм”»(24).

Ну а в свете вышеприведенных экспериментов Милгрэма и Зимбардо картина получается совсем уже печальной, хотя и не бесконечно мрачной, на что указывают Фромм и Бауман.

Обратимся, однако, теперь к еще одному важному для нас эксперименту. Речь идет об эксперименте «Третья волна», проведенном над 16-тилетними десятиклассниками американской средней школы в апреле 1967-го г. школьным учителем истории Роном Джонсом в Пало-Альто, Калифорния. Данный эксперимент представляется особенно важным и интересным, а потому остановимся на нем подробно.

Во время одного из уроков, на котором шла речь о Второй мировой войне и гитлеровской Германии один из учеников Рона Джонса «задал вопрос: почему обычное население так долго закрывало глаза на ужасы политики Рейха, как простые немцы оправдывали свое бездействие, объясняя это впоследствии незнанием реального положения вещей? У Джонса не было ответа на этот вопрос. Вместо того, чтобы пуститься в пространные рассуждения о сложностях людской психологии, он предложил ребятам поучаствовать в эксперименте, на который была отведена одна учебная неделя. Опыт стартовал в понедельник и был завершен в пятницу»(25).

Вместе с этим суть эксперимента Джонс своим ученикам раскрывать не стал, при этом участие в нем было строго добровольным. Четкого плана действий не было. «Экспериментатор начал с простого: ввёл в классе дисциплину, с единообразной строгой позой посадки за парту и другими правилами. Теперь ученикам предписывалось отвечать педагогу только стоя, в лаконичной манере, обязательно обращаясь “мистер Джонс”.

Для закрепления Джонс несколько раз заставил подростков выйти из класса и зайти обратно с “правильной” рассадкой. Он напрасно рассчитывал, что школьники начнут возмущаться и саботировать его команды. Большинство ребят подчинялись с явным энтузиазмом, вдохновившись установочной лекцией про пользу дисциплины в любом занятии, от науки до спорта и военного дела.

К удивлению Джонса, меры, которые он считал абсурдными и дурными, только вовлекли школьников в образовательный процесс. Даже те, кто раньше тихо отсиживался на задних партах, теперь отвечали наравне с хорошистами и отличниками»(26).

Каждый день Джонс вводил что-то новое, а распространение информации об эксперименте в школе увеличивало количество желающих в нем участвовать. Нововведения приветствовались с энтузиазмом. Уже к концу третьего дня эксперимента в рядах новоявленного «движения», получившего название «Волна», было около 200 человек, против первоначальных тридцати.

«Сам Джонс испытывал большое беспокойство. Эксперимент принимал угрожающие масштабы: ученики сбегали с других уроков, чтобы присоединиться к группе профессора, устраивали допрос с пристрастием своим однокашникам, проверяя их на верность идеологии. Джонс не был уверен, стоит ли вообще доводить опыт до конца. Однако счел, что прерывание эксперимента в данном случае нанесет больше вреда психике учеников»(27).

Таким образом эксперимент стал переходить к своей кульминации: «В четверг 6 апреля, на очередном собрании своих адептов, он разработал что-то вроде идеологии для “Третьей волны”.

Учитель провозгласил, что сила движения — это не только дисциплина, коллективизм и совместное действие, но и гордость. А гордиться участники “Волны” должны тем, что якобы принадлежат к одной из ячеек зарождающейся третьей партии, альтернативной демократам и республиканцам. Со дня на день она оформится официально и подвинет старые элиты, освободив дорогу молодым.

В пятницу 7 апреля, заверил лидер “Третьей волны”, по телевидению выступит общенациональный лидер их движения, будущий кандидат в президенты на выборах. Джонс заявил, что на смену изжившим себя индивидуализму и демократии придёт новый порядок, построенный на строгой дисциплине. “Волна” изменит судьбу американского народа, даст ему новое чувство порядка и единства.

Аудитория с энтузиазмом восприняла эти демагогические рассуждения. Словам Джонса добавило веса прочитанное кем-то из учеников в свежей газете рекламное объявление со слоганом: “Наступает третья волна”. С молчаливого согласия учителя подростки решили, что это тайное послание, свидетельствующее о силе их движения.

Лидер снова закрепил слова делом. Он назвал имена нескольких участников, на которых донесли товарищи, и приказал “службе безопасности” вывести “диссидентов” в библиотеку. Джонс объяснил, что те исключены из “Третьей волны” за нелояльность. Школьники безропотно выполнили приказ руководителя, единогласно признав его правоту»(28).

Наконец, наступила долгожданная пятница. На собрание волны пришло около двухсот человек: «Джонс пригласил нескольких друзей, которые должны были изображать фотографов и журналистов. Он объявил, что пресс-конференция начнется через пять минут, а пока стоит продемонстрировать репортерам, чему они научились. Он произнес фразу “сила в дисциплине”, и ее повторил хор голосов. После Джонс погасил свет в комнате и включил телевизор. Две сотни глаз замерли в ожидании начала трансляции. Две минуты они пялились в экран, где не было ничего, кроме белой заставки. Несколько студентов поднялись со своих мест, послышались выкрики. Джонс выключил телевизор и взял слово. В аудитории была гробовая тишина.

“[…] Нет никакого лидера, нет никакой национальной молодежной организации ‘Третья волна’. Вас использовали. Вами манипулировали. Вы ничем не отличаетесь от жителей Германии времен Рейха, вы не лучше и не хуже. Вы думали, что вы — избранные, что вы лучше тех, кого сейчас нет в этой комнате […] Как далеко вы могли бы зайти? Я покажу вам ваше будущее”, — с такой речью Джонс обратился к присутствующим.

После этого он зажег проектор, и на большом экране появились кадры из кинохроники Третьего Рейха. Военные парады, съемки из концлагерей, заседания суда, на которых обвиняемые повторяли фразу: “Я только делал свою работу”. Показ закончился кадром с надписью “Все должны осознать вину. Никто не может заявить, что в той или иной мере не принимал участия”. Аудитория, хранившая молчание на протяжении еще нескольких минут после окончания показа, постепенно пробудилась.

Джонс ответил на несколько вопросов, а затем еще раз взял слово, чтобы объяснить значение последнего и самого главного урока — “сила через осознание”, осознание своей ответственности и вины за то, что происходит вокруг. Несколько человек, в том числе, Роберт, исполнявший роль телохранителя, плакали навзрыд, другие молча покинули аудиторию, третьи остались сидеть на своих местах, сконфузившись»(29).

В течение нескольких лет после окончания эксперимента все его участники предпочитали хранить молчание. Только в 1976-м году Джонс, ставший к этому времени практикующим психологом после завершения преподавательской карьеры, опубликовал эссе о своем школьном эксперименте.

«Об эксперименте Рона Джонса спорят до сих пор. Одни считают его гениальным, другие — самым жестоким в истории педагогики. И хотя к общим выводам люди пока не пришли, “Третья волна” осталась в истории как уникальный прецедент, который показал, что лишь недели хватает совсем обычным людям, чтобы воссоздать Третий рейх в миниатюре»(30).

Однако все это были социально-психологические эксперименты, пусть и весьма важные, и интересные с точки зрения изучения и понимания общества и личности. Теперь же обратимся к книге уже упоминавшегося в начале данного материала психолога и психиатра Бруно Беттельхейма «Просвещенное сердце» (1960). Будучи евреем австрийского происхождения, автор в течение 11-ти месяцев 1938-39 гг. провел в качестве заключенного в концлагерях Дахау и Бухенвальд, после чего был освобожден по случаю амнистии, приуроченной к дню рождения Адольфа Гитлера. После этого Беттельхейм эмигрировал в США, где с 1944 по 1973 гг. работал в качестве преподавателя психологии Чикагского университета.

Приведем лишь несколько цитат, чтобы, что называется, провести связующую нить между теорией и мрачной практикой суровой реальности Третьего Рейха.

Итак, как отмечал в свете своего «лагерного опыта» Беттельхейм: «В то, что среда может влиять на важные аспекты личности (создать хорошего человека), я верил, еще до занятий психоанализом. Теперь я видел, как дурная среда порождает в человеке зло. Но она же порождает в нем и достойные качества, о которых он и не подозревал. И если концлагерь может приводить к таким радикальным изменениям, значит, и общество вообще может влиять на человека, хотя в нем вариаций изменений неизмеримо больше, и сам человек имеет больше возможностей для самоопределения»(31). В другом месте автор так пишет об этом: «Немецкие концентрационные лагеря, бывшие реальностью в 1943 году, когда появилась моя первая статья, теперь вспоминаются лишь как один из самых горьких эпизодов истории человечества. Но они показали нам, насколько окружение влияет на личность человека, оставив после себя урок, который мы должны хорошо усвоить»(32).

Ну и, наконец, о том, для чего по мнению Беттельхейма служили нацистские лагеря: «Лагеря служили нескольким различным, хотя и связанным между собой целям.

Главная – разрушить личность заключенных и превратить их в послушную массу, где невозможно ни индивидуальное, ни групповое сопротивление. Другая цель – терроризировать остальное население, используя заключенных и как заложников, и как устрашающий пример в случае сопротивления. Лагеря служили также испытательным полигоном для СС. Здесь их учили освобождаться от своих прежних человеческих реакций и эмоций, ломать сопротивление беззащитного гражданского населения. Лагеря были экспериментальной лабораторией, где отрабатывались методы наиболее “эффективного” управления массами. Там определялись минимальные потребности в еде, гигиене и медицинском обслуживании, необходимые, чтобы поддерживать в узниках жизнь и способность к тяжелому труду, когда страх наказания заменяет все нормальные стимулы. Такие эксперименты были в дальнейшем дополнены “медицинскими” опытами, в которых заключенные выступали в качестве подопытных животных»(33).

В этом принципиальное отличие нацистских концентрационных лагерей от попыток моделирования в рамках социально-психологических экспериментов. В нацистской Германии все это служило практическим полигоном, из которого не было выхода. Также важным моментом является то, что подобные структуры вполне могут служить устрашающим фактором для тех, кто может представлять для власти опасность. Он должен понимать, пусть даже и не зная всей реальной картины, что его ждет в случае неподчинения установленным порядкам.

Возможно, подобными мотивами отчасти руководствуются власти современного Китая, проводящие совершенно безумную, дикую политику «зеро Ковид», когда на принудительный карантин закрывают целые многомилионные мегаполисы, людей запирают на дни и недели в собственных домах без возможности выхода, обносят их колючей проволокой, а все, кто пытаются сопротивляться, подвергают публичному унижению с дальнейшими уголовными последствиями.

Вновь же обращаясь к Беттельхейму, вот какие выводы делают из его исследования: 6 способов превращения человека в «биомассу». Итак, человек должен быть занят бессмысленной работой; должны существовать взаимоисключающие правила, избежать нарушения которых попросту нереально; личная ответственность должна быть вытеснена коллективной; заключенный должен свыкнуться с тем, что от него более ничего не зависит; людей необходимо заставить делать вид, что они ничего вокруг не замечают, не видят и не слышат; ну и наконец, необходимо полностью сломить волю человека, заставить переступить последнюю черту внутри себя.

«Процесс превращения людей в зомби был прост и нагляден. Сначала человек прекращал действовать по своей воле: у него не оставалось внутреннего источника движения, все, что он делал, определялось давлением со стороны надзирателей. Жертвы автоматически выполняли приказы, без какой-либо избирательности. Потом они переставали поднимать ноги при ходьбе, начинали очень характерно шаркать. Затем начинали смотреть только перед собой… После этого наступала смерть»(34).

Но не все так беспросветно, хотя опыт подобного рода и выглядит тотально мрачным и бесперспективным. Вот что можно по этому поводу почерпнуть из того же Беттельхейма: «Несмотря на совершенно неблагоприятные условия иногда между людьми все же возникала дружба. Стремясь сохранить самоуважение, заключенные часто стремились к обмену мнениями, взаимному обучению и стимулировали друг у друга желание читать.

Стремление защитить друзей с помощью организации заключенных и сотрудничества с СС уже рассматривались выше. Здесь следует сказать, что, несмотря на свой саморазрушающий характер, эти организации, возможно, все же спасли некоторых заключенных, принеся, правда, в жертву других. Позиция властей была такова, что малые преимущества для некоторых должны были оплачиваться многими услугами СС.

Типичный пример – эксперименты над людьми. Заключенные, принимавшие в них участие, помогали убивать сотни людей. Но они могли при случае спрятать на несколько дней обреченного или спасти друга, заменив его другим заключенным.

Внутри столь жесткой системы, как концентрационный лагерь, любая защита, действующая в рамках этой системы, способствовала целям лагеря, а не целям защиты. Видимо, такой институт как концентрационный лагерь не допускает по-настоящему действенной защиты. Единственный путь не покориться – уничтожить лагерь как систему»(35).

То есть вывод прост, да, сопротивление важно. Да, при этом если не бороться с самой системой, то шансы на выживание практически равны нулю. И, наконец, самое важное: необходимо до конца бороться за то, чтобы такую систему не удавалось выстроить, а, если это, все-таки, произошла, целью должно быть не выживание, целью должно быть уничтожение всей бесчеловечной системы уничтожения человеческой личности.

И победа возможна всегда, даже если кажется, что от тебя конкретно ничего не зависит, и шансов нет никаких.

 

Андрей Федоров

 

Примечания:

(1) Данная статья была начата до вторжения российской армии на Украину и была призвана в очередной раз задуматься над происходящим вот уже третий год в мире в связи с коронакризисом с точки зрения психологии и социологии. Однако события, начавшиеся утром 24 февраля делают данный материал важным еще и с точки зрения оценки влияния военно-политической пропаганды с все тех же позиций социологии и психологии.

(2) См. Википедию, там есть все ссылки и на Тибо ле Тексье, и на Бена Блума (это, если в русскоязычной Википедии). Для простоты работы все основные данные по описанию деталей Стэнфордского эксперимента взяты из Википедии: Стэнфордский тюремный эксперимент. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Стэнфордский_тюремный_эксперимент (дата обращения - 27.02.2022).

(3) Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 2006. С.83.

(4) Бауман З. Актуальность холокоста. М., 2010. С.197-198.

(5) Эксперимент — Ритм 0. URL: https://psymost.ru/eksperimenty/rytm0 (дата обращения - 18.02.2022).

(6) Там же.

(7) Марина Абрамович – художница, которая разрешила зрителям делать с ней всё, что вздумается. Результаты эксперимента «Ритм 0». URL: https://zen.yandex.ru/media/id/5d59352a1e8e3f00acbecfb6/marina-abramovic... (дата обращения - 18.02.2022); Эксперимент — Ритм 0.

(8) Марина Абрамович – художница, которая разрешила зрителям делать с ней всё, что вздумается. Результаты эксперимента «Ритм 0».

(9) См.: Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. М., 2008.

(10) Фромм Э. Указ. соч. С.98-99.

(11) Там же. С.88-90.

(12) Бауман З. Указ. соч. С.199-200.

(13) Фромм Э. Указ. соч. С.75-78.

(14) Там же. С.79.

(15) Бауман З. Указ. соч. С.184.

(16) Фромм Э. Указ. соч. С.82.

(17) Бауман З. Указ. соч. С.195-197.

(18) Эксперимент Милгрэма. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Эксперимент_Милгрэма (дата обращения - 01.03.2022).

(19) Резников С.А. Эксперимент Аша. URL: https://zen.yandex.ru/media/vikent_ru/eksperiment-asha-61b0d524aef7ef1bc... (дата обращения - 04.03.2022).

(20) Рахович А. Эксперимент Соломона Аша о конформизме. URL: https://lifemotivation.online/razvitie-lichnosti/samorazvitie/eksperimen... (дата обращения - 04.03.2022).

(21) Майерс Д. Социальная психология. СПб., 2010. С.250-251.

(22) Там же. С.245.

(23) Аутокинетический эффект. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Аутокинетический_эффект (дата обращения - 05.03.2022).

(24) Майерс Д. Указ. соч. С.251.

(25) Александрова Д. «Третья волна». URL: https://diletant.media/articles/31850469/ (дата обращения - 06.03.2022).

(26) Рычков М. Школьный эксперимент «Третьей волны»: насколько люди восприимчивы к авторитаризму и культу личности. URL: https://tjournal.ru/stories/437538-shkolnyy-eksperiment-tretey-volny-nas... (дата обращения - 06.03.2022).

(27) Александрова Д. Указ. соч.

(28) Рычков М. Указ. соч.

(29) Александрова Д. Указ. соч.

(30) «Третья волна»: история самого жестокого школьного эксперимента. URL: https://www.cosmo.ru/lifestyle/society/tretya-volna-istoriya-samogo-zhes... (дата обращения - 06.03.2022).

(31) Беттельгейм Б. Просвещенное сердце. (электронная версия - pdf). С.10.

(32) Там же. С.39.

(33) Там же. С.40.

(34) 6 уроков от нацистов: Как из личностей сделать биомассу. URL: https://avernus.ru/zombirovanie-lichnosti/6-urokov-ot-natsistov-kak-iz-l... (дата обращения - 06.03.2022).

(35) Беттельгейм Б. Указ. соч. С.73-74.