Удовлетворение в современном, так называемом потребительском обществе представляется тем более опосредованным и репрессивным, если противопоставить его реальной возможности освобождения здесь и сейчас. Оно предстает репрессивным по контрасту с тем, что Эрнст Блох называл некогда конкретной утопией. Идея конкретной утопии у Блоха основана на представлении об обществе, в котором людям больше не нужно жить в условиях отчуждения их жизни, служащего средством поддержания этой жизни. Конкретная утопия: "утопия" – поскольку такого общества до сих пор еще нигде не существовало, "конкретная" –  поскольку подобное общество представляет собой реальную историческую возможность.

Новая историческая модель грядущей революции, вероятно, лучше всего отражается в роли, которую играет новая чувственность в радикальном изменении «стиля» оппозиции. Это измерение я описал в общих чертах в моём «Эссе об освобождении»; здесь же попытаюсь указать, что же, собственно, тут поставлено на карту, а именно: новые отношения между человеком и природой — его собственной и внешней природой. Радикальная трансформация природы становится составной частью радикальной трансформации общества. Новая чувственность — это далеко не только «психологический» феномен, касающийся групп и индивидов, а среда, в которой социальные изменения становится индивидуальными потребностями, которая опосредуется политическую практику «изменения мира» и стремление к личному освобождению.

В этом эссе я рассматриваю идею толерантности в нашем развитом индустриальном обществе. Вывод, к которому я прихожу, заключается в том, что реализация объективной толерантности требует нетолерантного отношения к господствующим формам политики, установкам, мнениям, а также распространения принципа толерантности на политику, установки и мнения, которые подавляются или даже объявлены вне закона.

Сегодня любая форма конкретного мира, человеческой жизни, любое преобразование технического и  природного окружения представляет собой возможность, и положение этой возможности является историческим. Сегодня мы способны превратить мир в ад, и мы уже на пути к этому. Мы так же способны превратить его и в противоположность ада. 

Я полагаю, мы все согласимся, что определение содержания нынешнего периода истории и особенно развития позднего капитализма в изначальных и даже в развитых понятиях марксовой теории натолкнется на известные трудности. Точнее, их можно определить таким образом, но это приведет нас к новым затруднениям. Если одна и та же теория может выразить развитие как «А», так и «Не-А», как процветание, так и кризис, как революцию, так и ее отсутствие, как радикализацию рабочего класса, так и его интеграцию в существующую систему, то это может говорить о действенности теории, но говорит и об ее безразличии. Действительно, с этой точки зрения, марксову теорию упрекали в том, что она содержит некий встроенный механизм, который делает ее непроницаемой для любого возражения со стороны реальности.