До весны 1920 г. на территории Дальнего Востока сохранялось единство блока леворадикальных организаций. Одним из проявлений этого стало то, что, как пишет А.П. Шурыгин, создававшиеся в 1919 году в Чите, Благовещенске, Владивостоке и Хабаровске военно-революционные штабы включали в свой состав анархистов, большевиков и левых эсеров[1].

С ликованием многими была встречена 3 марта новость об отречении от престола Николая II и отказе принять верховную власть великим князем Михаилом Александровичем на Дальнем Востоке. Начались стихийные митинги. Во Владивостоке, Хабаровске и Николаевске-на-Амуре состоялись экстренные заседания местных городских дум.

На долю крестьянского сына, Нестора Ивановича Махно, выпало довольно редкое в истории счастье. Он не только завоевал себе почетное место бунтаря-революционера в летописях нашей революции. Рабоче-крестьянская Россия воздвигла ему другой «нерукотворный» памятник. В глухих деревнях Украины, части центральной России и, далее, Сибири сплетаются легенды то трогательно-наивные, то глубокие и мудрые о народном вожде, мужицком некоронованном короле, о борце за крестьянскую волюшку вольную, о Батьке Махно, который, без сомнения, в сокровищнице народных сказаний, былин и песен займет место около Степана Тимофеевича Разина и Емельяна Пугачева. Некоторые молодые поэты уже теперь выбрали Махно героем своих поэтических произведений, и в недалеком, может быть, будущем слепые бандуристы будут, как и встарь, из деревни в деревню кочевать и на их устах будет звучать новая песня-быль о Батьке Махно...

Революция 1917 г. в России произвела колоссальное впечатление на анархистские и синдикалистские движения и организации по всему миру. Активист Аргентинской региональной рабочей федерации (ФОРА), крупнейшего профобъединения, которое стояло на анархистских позициях, В. Аладино позднее вспоминал: "... победивший в России большевизм смог до такой степени повлиять на рабочую и революционную среду всех стран, что в результате стало материально невозможно делать что-либо независимо от русского феномена. Чтобы понять это, нам достаточно напомнить о том, что организации, до тех пор остававшиеся верными принципам, которые Бакунин отстаивал в споре с Марксом, и другие, принявшие синдикалистскую концепцию Пуже и Пеллутье и подписавшиеся под Амьенской хартией, настолько пострадали от влияния, исходившего из Москвы и пронизавшего все умы, что сочли для себя приемлемым вступить в Коммунистический Интернационал. Так произошло с Национальной конфедерацией труда Испании, Итальянским синдикальным союзом и фракцией меньшинства во французском синдикализме...". Чувства солидарности с революцией в России (которая отождествлялась с большевизмом) и "симпатии, которые вызывали такие идеи"совета", "диктатуры пролетариата", "коммунистического государства" и т.д., облегчили большевикам их намерения..." (1).